В мои планы входила и реформа обучения детей. У моего брата были дети, а моему ребенку, оставленному с матерью на все то время, что я провел в Англии, исполнилось уже почти четыре года. Я стремился научить малышей физическим упражнениям, чтобы сделать их сильными, и сам руководить процессом их обучения. Брат целиком поддержал меня в моих начинаниях, и эти усилия, можно сказать, не пропали даром. Я всегда любил общаться с детьми. Привычка играть и дурачиться с ними осталась со мной по сей день. Мне кажется, я мог бы быть хорошим педагогом.

Кроме того, для меня становилась все более очевидной необходимость «реформы» нашего питания. Чай и кофе уже заняли положенное им место на нашей кухне. Мой брат посчитал важным создать в доме «английскую атмосферу» к моему возвращению, а потому фаянсовую посуду и другие подобные предметы, которые прежде использовались лишь в особых случаях, мы теперь доставали ежедневно. Моя «реформа» завершила начатое братом. Я ввел в наше меню порридж, а чай и кофе заменил какао. Хотя последнее удалось мне не вполне: мои домочадцы успели слишком полюбить чай и кофе. Мы стали носить ботинки и полуботинки. Кроме того, я ввел дома европейский стиль одежды.

Наши расходы росли. Новые предметы то и дело появлялись в нашем доме, но чувствовал я себя так, словно купил белого слона. Где же взять средства? Попытка начать практику в Раджкоте была бы смехотворной: я едва ли обладал знаниями квалифицированного вакила, но при этом рассчитывал получать за свои услуги в десять раз больше! Ни один клиент в здравом уме не стал бы нанимать меня. Но даже если бы клиентура нашлась, мог ли я добавить к собственному невежеству откровенный обман и увеличить тем самым тяжесть своего морального долга перед всем миром?

Друзья посоветовали мне ненадолго поехать в Бомбей, чтобы поработать в Высоком суде, изучить индийские законы и лишь затем начинать искать клиентов. Я прислушался к этому совету и отправился туда.

В Бомбее я постарался наладить свой быт и нанял повара, столь же неопытного, как я сам. Он был брахманом. Я не считал его слугой, он был для меня кем-то вроде члена семьи. Он обливался водой, но никогда толком не мылся. Его дхоти и священный шнур всегда были грязными. Священных текстов он не читал, но я не мог позволить себе повара лучше.

— Что ж, Равишанкар (так его звали), — обращался я к нему, — можешь не уметь готовить, но ты же обязан знать свою сандхью (ежедневную молитву).

— Сандхью, сэр? Плуг заменяет нам сандхью, а работа лопатой — ежедневный обряд. Вот такой я брахман. Я должен или пользоваться вашим милосердием, или вернуться в деревню.

Мне пришлось стать для Равишанкара учителем. Временем я располагал и постепенно стал готовить половину блюд сам, вспомнив свои английские эксперименты с вегетарианскими кушаньями. Я купил плиту, и с той поры мы с Равишанкаром готовили вместе. Сам я охотно делил с ним трапезу, ведь мы прекрасно ладили друг с другом, и только то, что Равишанкар дал клятву не мыть ни себя, ни продукты, доставляло некоторые неудобства.

Впрочем, я и не мог оставаться в Бомбее дольше четырех или пяти месяцев, поскольку не получал никакого дохода, а расходы все росли.

Вот так я начал новую жизнь. Профессия адвоката разочаровала меня — громкое название, мало толка. Я чувствовал угрызения совести и обвинял себя в неудаче.

В Бомбее я, во‑первых, начал изучать индийское право, а во‑вторых, продолжил эксперименты с питанием, к которым присоединился Вирчанд Ганди, мой друг. Брат тем временем упорно искал для меня клиентуру.

Изучение индийского права оказалось делом утомительным и скучным. С гражданским процессуальным кодексом я никак не мог справиться. Впрочем, с теорией судебных доказательств все было по-другому. Вирчанд Ганди готовился к экзаменам на стряпчего и рассказывал множество историй об адвокатах и вакилах.

— Способности сэра Ферозшаха, — рассказывал он, — проистекают из его прекрасного знания права. Он знает теорию судебных доказательств и все прецеденты по тридцать второму разделу наизусть. Что касается Бадруддина Тьябджи, то его необычайная сила аргументации повергает судей в трепет.

Его рассказы об успехах этих выдающихся адвокатов действовали мне на нервы.

— Бывает и так, — продолжал он, — что адвокат не может устроиться пять-семь лет. Вот почему я решил стать стряпчим. Можешь считать себя счастливчиком, если получишь независимость года через три.

А расходы росли с каждым месяцем. Повесить на двери дома табличку «Адвокат», несмотря на то, что еще только учишься, — нет, я решительно не мог пойти на это! Да и заниматься я бы тогда не смог. Мне стало даже нравиться теория судебных доказательств. Я с большим интересом прочел книгу Мэйна «Индусское право», но все еще не мог набраться смелости и взяться за какое-нибудь дело. Я чувствовал себя беспомощным, как невеста, впервые пришедшая в дом будущего свекра.

И все-таки примерно в это время я взялся за дело некоего Мамибая. Это было небольшое дело.

— Вам нужно заплатить комиссионные посреднику, нашедшему клиента, — заявили мне.

Я демонстративно отказался.

— Но даже такой известный адвокат по уголовным делам, как мистер ***, который зарабатывает три или четыре тысячи рупий в месяц, платит комиссионные!

— Я не буду подражать ему, — отвечал я. — Меня удовлетворит триста рупий в месяц. Даже мой отец не получал больше.

— Но ведь те дни ушли в прошлое! Жизнь в Бомбее сильно подорожала. Вы должны быть дальновиднее.

Я твердо стоял на своем: комиссионных не заплатил, но все равно получил дело Мамибая. Оно оказалось несложным. В качестве гонорара я попросил тридцать рупий. Работа над делом не должна была занять больше одного дня.

Вот так состоялся мой дебют в суде по гражданским делам. Я выступал на стороне ответчика, и мне нужно было подвергнуть перекрестному допросу свидетелей со стороны истца. Я встал, но вдруг почувствовал слабость. Закружилась голова, и казалось, что зал суда тоже кружится. Я не знал, с какого вопроса начать. Судья, должно быть, посмеивался надо мной, а присутствовавшие в зале вакилы, несомненно, наслаждались этим зрелищем. Но я словно ослеп в тот момент. Я сел и сказал своему клиенту, что не способен сейчас вести дело. Лучше будет передать его Пателю, а гонорар я верну. Мистер Патель охотно взялся за работу всего за пятьдесят одну рупию. Для него, разумеется, это дело было детской забавой.

Я поспешил покинуть здание суда и так и не узнал, выиграл мой клиент или проиграл. Мне было стыдно за себя, и я принял решение больше не браться за дела, пока не почувствую в себе достаточно твердости, чтобы довести их до конца. Я больше не выступал в зале суда до самого отъезда в Южную Африку. Причина заключалась не в чувстве собственного достоинства, а в необходимости. Больше не было дурака, который нанял бы меня, заранее зная, что проиграет дело!

Однако в Бомбее меня ждала другая работа — нужно было написать прошение. Землю одного бедняги мусульманина в Порбандаре конфисковали, и он обратился ко мне как к благородному сыну благородного отца. Дело казалось совершенно безнадежным, но я согласился написать прошение при условии, что клиент возьмет на себя расходы на печать документа. Подготовив черновой вариант, я зачитал его друзьям. Они единогласно одобрили текст, и это придало мне некоторой уверенности, что у меня хватит знаний для составления такого рода документов. И я действительно справился.