Возвращаясь к дому Эйнштейна, Илья заглянул в гуманитарную лавку и, чтобы его запомнили, задал обслуге пару дурацких вопросов. Тучная дама – белый халат поверх розовой кофты – отвечала в том же духе, словно сама стремилась врезаться ему в память.

Проверив номер дома, Илья ненавязчиво, но внимательно осмотрел двор и юркнул в парадное. Лифт, вполне исправный, но далеко не идеальный по конструкции, на двадцатый этаж тащился минуты две. Илья успел почесаться, повздыхать, а также изобрести несколько подходящих сценариев: удушение, перелом шейных позвонков, удар по голове. В конце концов, у чера Эйнштейна должен быть и свой нож.

На площадке кто-то стоял – Илья это учуял еще в кабине, едва створки раскрылись. В голове мелькнуло: либо вообще не начинать, либо убрать и свидетеля – других вариантов нет. Благоразумно выбрав первое, Илья стукнул по нижней кнопке, но дверцы не реагировали.

– Если ошибся этажом, надо сначала выйти из лифта, а потом снова зайти, – сказал кто-то. – Такой уж лифт, ничего не поделаешь. Зато аварий меньше.

Илье пришлось покинуть кабину. Назад он уже не попал – створки с удивительной прытью захлопнулись, и лифт отправился вниз.

– Второй не работает. Жди, когда этот назад приедет.

Говорил высокий седой мужчина в более чем приличном костюме. Под глазами у него были тяжелые мешки – не то от пива, не то от пива с водкой, не то от почек. Почки, предположил Илья.

На сегодня все отменяется, седого голыми руками не одолеть. Да и с ножом не справиться. И с пистолетом тоже. Что-то в этом седом было не так – во взгляде или в голосе. Что-то в нем было… словно он не отсюда.

– Заблудился? – спросил мужчина. – Или в гости к кому?

– А чего? – ответил Илья в меру нахально.

Седой достал жетон и, подержав перед его носом, представился.

– Дознаватель районной управы, Белкин.

– Белкин?..

– Белкин Иван Петрович, как у Пушкина. Ты читал Пушкина?

Вот что в нем было чужого! Он не чер. Поэтому на него рука и не поднялась бы.

«А что ж сразу не разглядел, – укорил себя Илья. – Совсем одичал в этой конспирации!»

– Нет, не читал, – сказал он без сожаления.

– Напрасно. А здесь какими судьбами?

Илья покосился на ближнюю дверь – к бордовой поверхности была приколота табличка: «Г. И. Эйнштейн, чер». Как же они все похожи…

– Судьбами-то?.. – улыбнулся Илья. – Квартиру ищу. Хочу на верхних этажах где-нибудь, чтобы это… короче, обозревать.

– Работаешь? Ну-ка, встань к стене, – распорядился полицейский. – Лицом к стене.

Илья не возражал. В этой команде было столько всего – старого, родного, что он ее выполнил чуть ли не с удовольствием.

– Работаю, да, – сказал он, разглядывая потрескавшуюся краску. – В Бибиреве-36, на конвертере.

– О, я там многих знаю. Но тебе же не здесь жить надо, отсюда добираться неудобно – линейка, еще автобус… Тебе бы в тридцать седьмой блок, он у самой станции.

Полицейский ощупал его рубашку, затем брюки. Не побрезговал и носками. В носках, кроме ног, у Ильи ничего не было.

– А раньше где работал?

– Нигде.

– А сейчас что же? Деньги понадобились?

– Подружка подарков требует.

– Можешь поворачиваться. И что дарить будешь? Завтра же двадцать девятое мая, праздник.

– Духи. Бабы это любят.

– Правильно. Фамилию свою назовешь? Предупреждаю: имеешь право не называть, но…

– Да чего там, – покладисто отозвался Илья. – Царапин моя фамилия. Смешная, правда?

– Не знаю, мне не смешно. Вон, твой лифт приехал.

– Ну, до свидания тогда. Значит, в тридцать седьмом жить советуете?

– Советую. До свидания.

«Царапин, Царапин… – повторил про себя Белкин. – Из новых кто-то? Надо будет навести справки». Иван Петрович прогулялся по площадке и, остановившись у двери Эйнштейна, склонил голову набок. На кривоватой табличке было написано «чер». Никто, кроме самого Григория Исааковича, этого сделать не мог.

«Мода, что ли, у них такая? – рассердился Белкин. – Или это из протеста? Против чего?»

Протестующий чер Эйнштейн даже не догадывался, что с сегодняшнего дня его собираются охранять – и дома, и на улице. День и ночь.

Илья выскочил во двор, будто за ним гнались собаки. От возбуждения мышцы мелко подрагивали, и это тоже напоминало о прошлом, хотя и не о лучших его моментах.

Он чуть не попался. Откуда там полицейский? Случайно? Прямо под дверью этого чера…

Если неотложка хотела от него избавиться, то… Нет. Неотложка избавляется иначе, а посылать его на убийство районного дознавателя – глупо.

Надо было срочно связаться и доложить, но общение с начальством Илья решил перенести на потом. Чего доброго, новое задание дадут, с них станется. А у него руки трясутся – стакан не удержат.

«Какой стакан-то?! – обругал себя Илья. – Где стакан увидел? Разве что с ряженкой».

Он запрыгнул в подошедший автобус и встал сзади в углу, – это было его любимое место, если, конечно, в скрипучих железных сараях бывают любимые места.

Женщины по-прежнему носили розовое, дома все так же мяли небо квадратными крышами, но сейчас Илью это не волновало. Он избежал пожизненного срока за убийство. Адреналин постепенно выветрился, осталась лишь детская бесшабашная радость. Илье хотелось хохотать, размахивать руками и разговаривать с людьми – обязательно о чем-нибудь приятном, но, оглядев лица пассажиров, он понял, что к приятным разговорам люди не расположены.

Сойдя на остановке, Илья направился к блоку и как-то неосознанно свернул к дому Андрея. Больше в этом районе поговорить было не с кем.

Дверь почему-то открыл Вадик.

– Привет, – сказал он. – Хорошо, что зашел. Может, ты его расшевелишь?

Андрей лежал на кровати и смотрел в одну точку.

– Эй! – позвал Илья. – Ты чего? Влюбился? Это, старик, весна. К осени пройдет, ручаюсь.

– Представляешь, – молвил Вадик, скрываясь на кухне, – полчаса вот так валяется и не реагирует. Не поймешь – счастье у него или горе.

– Так горе или счастье, гражданин Белкин? – строго спросил Илья.

– Горе. Отстаньте.

– Где у тебя сахар? – крикнул через стену Вадик.

– Нету, – буркнул Андрей.

– А?! Не слышу!

– Сахара нет, – громко сказал он. – С солью пейте!

– Давай с нами. Я тебе сыр принес.

– Вот повезло… – процедил Андрей. – Сыра я твоего не видал…

– А?! – крикнул Вадик. – Ничего не слышу! Где у тебя заварка?