— Так.

Шеф набрал номер:

— Киркорян попрошу. Алло! Лена! Нет, он ничего не получал…Алло! Не молчи! Лена! Ну… Так. Я перезвоню.

Он положил трубку и сказал, не глядя на водителя:

— Иван! Получается, что у супруги украли все.

— Я стоял там, она велела обождать, я ждал. Никто не пришел.

— Ты спал?

— Я не спал! До утра! Не было никаких указаний!

Зазвонил телефон.

— Да! — Начальник долго слушал, молча кивал, рисуя на листочке какие-то острые углы. Потом ответил: «Сейчас» — и, зажав трубку, сказал водителю:

— Санитарка говорит, что передала вещи в черную «Волгу». Которая стояла у справочной.

— Ну я-то откуда знаю! — взмолился шофер. — Мне не передавали ничего!

— Алло! — рявкнул в трубку шеф. — Ты где там? Не плачь! Мама звонила, говорит, тебе нельзя волноваться, а то молоко… это… Кончится. А, у тебя и так нет, я забыл. Лена, дорогая, тут такое дело. Оказывается, Иван стоял у той двери у роддома до утра. Ты же ему не дала указаний. Как ты послала записку?

Водитель покачал головой, сжал губы, возвел глаза к потолку и развернул руки ладонями вверх, как мусульманин на молитве.

— Нет, он говорит, ничего ему не приносили. Вещи и записку? Ты видел вещи?

Водитель подумал и пожал плечами.

— И он ничего не видел. Нет, говорит, не спал. Почему врет?

Водитель стал глядеть резко вбок, в окно, и свернул рот на сторону. Все его мысли ясно читались на лице. Мысли были матерные.

— Ты не расстраивайся. Ну пропало… Ну я тебе новую шубу, понимаешь… А конечно! Норку. Я постараюсь достать. Разумеется, мы все выясним. Санитарка несла вещи? Ну. Ну. Санитарку отдадим под суд… По месту работы условно. Увольнять ее смысла нет. Да, и будут удерживать у нее из зарплаты. Возместит… как это… Шофера как ты захочешь… Возместит, да. Ладно.

Он тяжело положил трубку и сказал, не глядя:

— Увольняйся по собственному. Если не хочешь сидеть.

Утром, в девять, Тамара Геннадиевна сидела в чужом «Москвиче» около роддома, под дверью с табличкой «Прием рожениц».

Пришлось ждать почти час, когда зареванная, опухшая Сонька наконец выскочила на мороз. На ней был синий сатиновый халат поверх пальто, на ногах дешевые стоптанные войлочные сапоги, на голове зеленый шерстяной платок. Нос красный, маленький. Глаза за очками красные.

Тамара открыла дверцу:

— Софья Станиславовна!

— А пошла ты! — выругалась Сонька. — Не до тебя!

Но в машину села, на заднее сиденье.

И тут же рассказала, что ее отдают под суд за кражу.

— А откуда я знаю, сказали стоит машина, черная «Волга», я и отдала! С девяти часов на меня орали! Главврач и эта… Из двадцать шестой палаты… В два хайла! Привезли вчера ее рожать… Главное, не родила ни х…, а орет, как роженица! Шубу я ее украла! Лида мне куль вчера отдала в белой простыне… Я и не поглядела, что там! И я сразу, клянусь, отнесла в черную «Волгу»! А она меня отдает под суд. Опять, матка Боска Ченстохоска… Из двадцать шестой палаты! Ну ты подумай! А я уже и так условно осужденная! Отрабатываю здесь! Кто еще наймется за такую зарплату г-но ихнее мыть! Теперь я, получается, рецидивист! В колонию на два года! А куда я мать неходячую дену? А сына кто будет навещать?

— Это кто, такая полная кричала? На руках кольца?

— Да хрен знает, здесь все полные! Пустых нет!

— В двадцать шестой палате, — повторила Тамара Геннадиевна. — Она родила, что ли?

— Да хрен родила! Не рожала она! Стоит у кровати и орет! Меня вызвала! Кидается прям с ногтями! И главврач тоже тут как тут! Галина Петровна!

— Минуту подожди, — сказала Тамара Геннадиевна и вышла из машины. Она открыла дверь с надписью «Справки». Внутри на небольшой витрине висели таблички с фамилиями и номерами палат. Фамилии рожениц сопровождались стандартным «Поздравляем». В двадцать шестой палате значилась Киркорян Е.К., мальчик, три девятьсот, пятьдесят два см. Дата рождения сегодняшняя, семь утра.

— Да, — сказала себе Тамара Геннадиевна, жена и дочь профессиональных шпионов.

Она вернулась к машине, зашла сзади, повозилась у багажника, села обратно и продолжила разговор с Сонькой, трезвой и злобной.

— Ну что, Софья Станиславовна. Я вижу, сегодня нам не поработать. Вы ведь всю ночь не спали?

— Да уж чего там. В роддоме ночей-то нет. Вообще… Дома мать лежит с болезнью Паркинсона, а я одна вкалываю… Да на меня недостачу в магазине повесили… А я не ворюга! Не ворюга я!

— Хорошо, — сказала Тамара Геннадиевна жестко. — Тогда так. У тебя есть дома телефон? Давай, я запишу. У меня брат адвокат. Он тебе может помочь.

— Все на одного! Все на меня!

— Пишу. Так. Ну что, иди.

Сонька вышла из машины и чуть не упала. На дороге лежал тюк, завернутый в простыню.

— Пщща крэф! — непонятно возопила Софья Станиславовна. — Это что? Это оно!

И бедная уборщица схватила тюк и поспешила обратно в роддом.

Сергей с Машиными вещами, с чемоданчиком, который она приготовила перед уходом сама, приехал в роддом за Алиной. Все передал. Плюс бутылку хорошего венгерского токая и торт сестрам.

Хотя ребенка им не отдали, его перевели в детскую больницу, в отделение для новорожденных.

Через час из дверей вышла эта девушка. Совершенно чужая. Она несла один только Машин чемоданчик и сразу отдала его в руки Сергею. Но похоже было, что она ничего не тронула. Сама была одета в какую-то сильно помятую серую шубку, на голове торчащая колом меховая шапка. И чемоданчика при ней не было. Только сумочка. Никаких собственных вещей?

Сергей сидел рядом с шофером. Алина поместилась сзади. В машине возник какой-то поганый затхлый запах, как бы какого-то лекарства. Ну и ну.

А. Так пахнет плесенью.

Так пахнет на складах.

Молчали.

Приехали на квартиру.

— Ты не особенно открывай тут соседям, — сказал Сергей, сразу на «ты» и не поздоровавшись. — А то они сильно удивятся. Вообще не отзывайся. К телефону не подходи тоже. Я нашел еще другую квартиру пока что, друг уехал за границу. Завтра приедет мама Маши, заберет ее вещи. Ну там ее фотографии, письма, документы. Постарайся днем здесь не появляться, поняла? Где-то до четырех часов.

— Я рано поеду в общагу. Узнать насчет своих вещей. А в пять часов вечера надо уже везти молоко. А, я поеду в ту больницу и там сцежусь. Вы не беспокойтесь.