Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Еще не родился.
— Да. Да. Как он, поправляется?
— Богатырь! Набрал свой вес, который у него был при рождении.
— То есть? А что, потерял?
— Они все в первые двое-трое суток теряют свой вес. Тяжелая же работа, рождаться. Теперь будет прибавлять.
Они стояли ждали лифта.
— А на сколько он прибавляет вес?
— Ну… на сто грамм за три дня он прибавил.
— Мало. Нам надо больше. Чтобы за эти пять дней я бы похудела, а он бы поправился…
— Ну, будет вам все, что вы хотите.
— Мороз по коже. У меня мальчик! Вы понимаете?
— Ой, кто лифт держит? (Постучала.)
— Да, порядки тут у вас…
— Да кто к нам идет работать? Верите, условно осужденные на кухне, уборщица тоже, держим их, но что делать, зарплата такая, что стыдно.
— Осужденные? (Дама сделала ударение на «у», как на зоне.) Еще не хватало. Надо поберечь вещи.
— Ой, еще и не так приходится выходить из положения (смех). А вот придете к нам года через два, подберем вам беленькую девочку.
— Ой, не говорите! Значит, так, не забудьте, вещи отдать водителю в черную «Волгу». Особенно шубу.
Они вошли в лифт и исчезли.
А из-за приоткрытой двери туалета осторожно выдвинулась Тамара Геннадиевна, черная как грозовая туча.
Она все слышала.
Она спустилась по лестнице. Внизу у ведра вытряхивала тряпку уборщица.
— Добрый вечер! — сказала Тамара Геннадиевна.
— И тебе, коли не шутишь, — отвечала пьяненькая уборщица.
— Зовут как?
— Зовуткой.
— Зовутка, мне нужна уборщица на два дня. Привести полы в порядок. Заработаешь очень хорошо. У тебя какая зарплата?
— Ой. Товарищ, не спрашивайте.
— Столько получишь на руки за два дня.
— Аванс вперед, товарищ.
— А откуда я тебя знаю. Пропьешь и вообще не явишься.
— Я? Кто, я? Я не пью. У меня сегодня день рождения.
— Сколько стукнуло?
— А сколь дашь, милка.
— Ну, поехали?
— Сейчас?
— А когда же. У меня мать в больницу увезли, а одной не справиться. Готовимся к поминкам.
— Умер кто?
— Дочь…
Зовутка присвистнула:
— У нас, что ли?
— А иначе зачем я тут. Пришла за справкой.
— Ну, милка… Я же до утра работаю… Не выйдет.
— Хорошо. Тогда завтра я за тобой пришлю к дверям машину. Я и сама приеду.
— О! Покатаюсь. Меня звать тетя Соня. Хоть я тебя и помоложе.
— А по отчеству?
— Софья Станиславовна Дорш.
— До завтра?
— Если не шутишь. А тебе что надо-то? — Уборщица вдруг зорко поглядела на женщину. Та стояла какая-то обугленная, иссохшая, в хорошем манто. Прямо член правительства на похоронах. Ах да! Дочь у нее умерла. Хочет выяснить обстоятельства.
— Знаешь, пани, — сказала Сонька. — Я хоть и последний человек, да? Но не продажная тварь. Я добро не забываю. Стучать не буду. Я не такая, я жду трамвая, ха-ха-ха.
И из ее разинутой пасти вырвался перегарный дух.
— Тогда до завтра.
Спустя пять минут Софья Станиславовна с трудом выбиралась из туалета с мешком мусора. Ее поджидала медсестра:
— Теть Сонь, пока мусор оставь. Вот эти вещи надо спустить во двор. Там стоит черная «Волга». Ясно? Водителя как-то зовут… забыла. Ну, такое простое имя… Ах ты. Вот бумажка с номером. Короче, там черная «Волга» и туда надо отдать вещи.
Падал снег. Одна из черных «Волг» подкатила к самому крыльцу. Вторая осталась стоять на прежнем месте.
Сонька в двух халатах и в резиновых сапогах на босу ногу, с вафельным полотенчиком на башке, зябко переступая худыми ножонками, выскочила на крыльцо. Узел она волокла перед животом обеими руками. В руке трепыхалась бумажка с номером машины.
Черная «Волга» у крыльца гуднула и замигала фарами. Открылась задняя дверца. Шофер сказал:
— Вещи дочери? Сюда.
— Меее-нуточку, — проблеяла Сонька. Она хотела посмотреть в бумажку с номером, но было не с руки.
Когда Сонька сунула узел на сиденье, бумажка куда-то делась, ветром гонимая, да и хрен с ней.
Сонька шмыгнула назад в дверь роддома.
Черная «Волга» осталась стоять на месте, ожидая кого-то.
И тут же пассажирка в черном платке на голове вышла из роддома и села в машину — которая тут же исчезла за поворотом.
В другой машине, стоящей подальше, тоже черной «Волге», водила спал честным шоферским сном.
Когда этот водитель проснулся, на часах было двенадцать ночи. Указаний никаких не поступало. Ждать? Или уезжать? Водитель подумал-подумал и заснул опять.
Утром в положенное время, в полдевятого, он подал машину к подъезду.
Вышел праздничный, хотя и помятый шеф.
В машине запахло коньяком.
— Сын родился! — сказал шеф. — Сегодня ночью! Невзапно!
(Шеф иногда как-то чудно выражался.)
— О! Большое дело, — откликнулся водитель. — Поздравляю.
— Невзапно, понимаешь? Три девятьсот, пятьдесят два сантиметра.
— Большое дело.
— Вот, возьми. — Шеф положил на переднее сиденье хорошую бумажку.
— Да ладно, да что уж вы, — медленно сказал водитель и сунул деньги в карман.
— Выпей за его здоровье. Зовут Гришка.
— Я не пью, — как обычно, ответил шофер.
— Надо начинать, — как обычно, откликнулся начальник.
— Язва, — пояснил водитель.
— Тем более. Коньяк — лучшее излечение, понимаешь.
Поехали. Машина пришла к месту работы без пяти девять. Начальство не опаздывает.
В пять минут десятого, однако, к водиле спустилась секретарша. Его вызывал наверх шеф.
Начальник выглядел как-то странно:
— Тебе передали вещи? Шубу?
— Шубу? Каки вещи? Когда?
— Из роддома вчера.
— Нет.
— Ты что, отлучался?
— Я, — медленно сказал водитель, краснея, — простоял там до утра. У двери.