— Да, постигали азы…

Она не стала меня слушать и жестом отметала все возражения.

— Вот и докажите, что от вас здесь есть хоть какой-то прок. Я ведь не прошу, чтобы мой сын обратил медь в золото или яичницу в амброзию. Пусть удивит одним из ваших фокусов — с этим-то вы, надеюсь, справитесь?

— Миледи, даже для простейшего «фокуса» нужен срок.

— Ну вот и отлично. До обеда у вас ещё есть время.

Я поняла, что перечить бесполезно.

— Хорошо, миледи, я схожу за леди Эрселлой.

— При чём тут леди Эрселла? Разве я неясно выразилась: свои умения будет показывать виконт.

— Я вас поняла, миледи.

— Надеюсь. Ибо у меня нет времени учить вас вашим обязанностям.

Прежде чем выйти, она провела тыльной стороной ладони по волосам сына, приглаживая их.

— Порадуй нас, мой мальчик.

Тот отстранился и хмыкнул.

— Пустяк, — изрёк он. — Любой справится.

Глаза графини засияли теплотой.

— Конечно, радость моя, ты ещё покажешь этому миру, на что способен.

Леди Фабиана удалилась, предоставив мне раскрывать гений её сына миру. Я взяла со стола два карандаша и круговым движением пальца сняла стружку, отточив их. Один протянула ему, второй оставила себе.

— Милорд, любая материя состоит из крошечных частичек энергии. Они не видны, но, сосредоточившись, вы можете их почувствовать. Обхватите карандаш, — я показала как, — и прислушайтесь.

Он сделал, как я велела.

— Ничего не слышу, — буркнул он.

— Шшш… закройте глаза и почувствуйте дерево под пальцами: каждое ребрышко, каждую грань. Ощутите его гладкую полировку, твёрдую неподатливую поверхность и то, как ему передаётся тепло ваших пальцев…

Мне самой не нужно было концентрироваться, я и так прекрасно чувствовала покалывание крохотных иголочек. Они пронизывали карандаш подобно бессчетному количеству солнц. Будь они на ничтожную долю больше, и их жар опалил бы мне руку до кости.

— Дышите ровнее, чувствуете?

Лицо виконта в какой-то момент разгладилось, и я подумала, что у него получается. Но тут он распахнул злые глаза и отшвырнул карандаш.

— Что я должен почувствовать? Это всего лишь деревяшка! Вы специально это делаете, чтобы я опозорился перед папенькой, вы нарочно не учите!

Я терпеливо подняла карандаш и протянула ему.

— Зачем это вообще?!

Он снова выбил карандаш из моих пальцев. Тот отскочил от стены и закатился в дальний угол. Я вытянула руку со своим карандашом, поворачивая его так, чтобы виконт мог хорошенько его рассмотреть.

— Составляющие его кусочки крепко связаны между собой, делая предмет таким, каким вы его видите. И если вы научитесь их чувствовать, то сможете разорвать эту связь в нужном месте…

При этих словах, по карандашу побежали продольные трещины, и он с сухим треском разломился на четыре равные части. Они упали на мою ладонь, подобно раскрывшемуся цветку.

— …или разорвать все связи.

Послышался щелчок, напоминающий вздох, обломки дрогнули и обратились в деревянную пыль, по-прежнему лежащую крест-накрест. Я поднесла ладонь к носу виконта, развернула её ребром кверху и демонстративно высыпала карандашную крошку на пол. Виконт с минуту молчал, а потом полез в угол за своим карандашом. Ему очень понравилось умение обращать предметы в прах одним прикосновением.

К сожалению, одного энтузиазма оказалось недостаточно. Постепенно я начала понимать, что с искрой мальчика что-то не так. Ему не давались самые простые вещи. Возможно, всё дело было в смешанной крови, текущей по его жилам, ведь леди Фабиана не владела магией, её дар был в другом. Зато леди Эрселле достались недюжинные способности. Я вернулась мыслями к девочке, которая сидела сейчас в своей комнате, упражняясь на заколках. Насколько всё было бы проще, позволь леди Фабиана выступить ей! Но мать, похоже, и на секунду не допускала, что девочка на что-то способна. Не говоря уже о том, что её способности могут превосходить умения брата.

Как бы то ни было, к концу занятия на карандаше виконта наметилась лишь едва различимая трещина (и то, кажется, от усердия, с которым он его сжимал).

— На четыре части, говорите? — заорал виконт. — Вот вам четыре части!

И он сломал карандаш пополам перед моим носом, а потом каждую половинку ещё надвое, швырнул обломки в окно и выбежал из комнаты.

Интересно, леди Фабиану удовлетворит такой фокус?

Глядя на стрелки часов — в это время обед обычно подходил к концу, — я понадеялась, что граф передумал. Но вскоре в дверь постучали: Беула привела насупленного виконта и сообщила, что мне велено спускаться.

Я ошиблась: обед был в самом разгаре, если это можно было назвать обедом. Гостья томно развалилась на кушетке, поигрывая туфелькой: то скидывала её, то снова поддевала мыском. Рядом сидел третий, некрасивый темноволосый мужчина. Одутловатые щеки, мутный взгляд и сизые капилляры на кончике носа выдавали в нём человека, склонного к излишествам. Он что-то ей рассказывал, но незнакомку это мало занимало: из-под полуопущенных ресниц она цепко следила за прогуливающимся по зале графом. Мне даже на секунду показалось, что она сейчас вытянет ноги, спихнёт сидящего с краю надоедливого ухажёра и пригласит красавца занять его место.

На Кенрике Мортленде не было ни жилета, ни сюртука — одна только светлая рубашка с расстегнутым воротом и тёмные брюки. В красивых длинных пальцах он вертел явно не первый и даже не второй бокал с янтарной жидкостью, вернее всего с виски. Он поравнялся с камином и сделал глоток, при этом на пальце сверкнул массивный перстень в тон напитку. Пляшущие тени придавали графу немного таинственный и угрожающий вид.

Он не был трезв, но и не проявлял отталкивающих признаков опьянения: не покачивался, не говорил глупостей и не улыбался бессмысленной, рассредоточенной улыбкой. Я с легкостью могла представить, как его небрежность сменяется звериной собранностью. Упругая походка, ленивые движения хищника и лицо, от которого трудно оторвать взгляд. В щеки мне бросился жар, хотя от камина меня отделяло порядочное расстояние. Граф постукивал длинными ухоженными ногтями о бокал, и я вдруг представила, с какой легкостью эти сильные пальцы могут сомкнуться на шее, причинить вред…

— А, вот и вы, — он вскинул на меня глаза и чуть задержал их, прежде чем отвести. — Дезире, ты так жаждала увидеть моего сына.

— Да, он ведь сущий красавчик, — немедленно отозвалась гостья, вскочила с кушетки и приблизилась к виконту. — Я так люблю детей, а в этом к тому же чувствуется порода — весь в отца. Мы подружимся.

Она улыбнулась мальчику фальшивой улыбкой и игриво потрепала за щеку. По тому, как затрепетали ноздри виконта при этом унижении, я поняла, что его другом ей не стать до Страшного суда. Но в действительности она вряд ли к этому стремилась и, тут же забыв о нём, направилась к накрытому столу, покачивая бедрами так, что мне стало неловко глядеть.