Я, конечно, не ювелир, да и аметистов для второй серёжки у меня не было, но всё же результат оказался вполне приличным. Через пару минут у меня на ладони лежали уже две сережки: одна подлинная, а вторая — копия, немного грубая, но, если не присматриваться, вполне может сойти за оригинал. Аметисты пришлось поделить поровну, так что теперь в каждой серёжке красовались камешки вдвое меньше изначальных. Но, в общем и целом, я осталась довольна результатом.

Протерев обе серёжки лавандовой водой, я извлекла из дорожного швейного набора толстую иголку и поставила её на свечку — греться. К этому моменту лимонные дольки уже достаточно охладились.

Этим способом пользовались девочки в интернате, но сама я раньше никогда не пробовала. Быстро прижав заледеневшую дольку к обратной стороне уха, я подхватила иголку салфеткой, чтобы не обжечься, и тут же проткнула раскаленным кончиком мочку. Следом, не мешкая, вставила в отверстие серьгу и с тихим щелчком закрыла застёжку. То же самое проделала и со вторым ухом. Потом снова протёрла их лавандовой водой. Уши горели так, что жар передался щекам. Но мне стало легче — так, будто это поможет отыскать Матильду.

Я убрала швейный набор, шкатулку и вылила растаявший лед за окно. Напоследок глянула в зеркало: мочки ушей пламенели, но серёжки странным образом мне шли. Кажется, даже глаза стали ярче.

Прежде чем направиться в классную комнату в восточном крыле, я постучала в ещё одну дверь.

— Войдите, — раздался звонкий голосок.

Стоило мне переступить порог, как маленький желтый ураган, сплошь состоящий из оборок, кинулся ко мне, обвил ручками и прижался к подолу.

— Мне тоже можно, да? Маменька разрешила? — выпалила леди Эрселла, глядя на меня снизу вверх.

Моё сердце дрогнуло при виде надежды, вспыхнувшей в её глазах.

— К сожалению, нет, миледи. Совместные занятия придётся временно прервать.

Личико тут же расстроенно сжалось.

— И вы никак не можете её уговорить? Даю слово, это больше не повторится…

— Я знаю, — ласково ответила я. — И обещаю что-нибудь придумать. А пока держите-ка, это вам.

— Что это?

Девочка озадаченно покрутила в руках сухую ветку боярышника, которую я отломила этим утром в саду. Ветвь отмерла, едва завязавшиеся почки засохли. Я обломала мелкие сучки и для пущей привлекательности обвязала её розовой атласной лентой.

— О, миледи, неужели вы не узнаёте? — притворно вскинула брови я. — Это же волшебная палочка!

— Разве? — моя подопечная неуверенно провела пальчиками по гладкому вишнево-бурому побегу. — А так не похожа…

Я вздохнула: какие нынче недоверчивые дети.

— Неужто вы не знаете, что боярышник — одно из трёх священных растений древесных фей?

— А какие остальные?

— Дуб и осина. И, если вы когда-нибудь увидите все три растущие рядом, знайте, что где-то неподалеку бродят феи.

— И их даже можно увидеть?

— Конечно, — серьёзно кивнула я, — в канун Дня Всех Святых или костров святого Иоанна. Но не советую вам пытаться это сделать.

— Почему?

— Это очень опасно: в эти дни феи могут забрать вас к себе. Но по отдельности эти растения приносят пользу. Вот, например, боярышник защитит вас от злых духов и колдовства. И волшебные палочки из него получаются самыми действенными.

На этот раз леди Эрселла взглянула на прутик с большим уважением.

— А как она работает?

Я огляделась вокруг. Надо сказать, комната моей ученицы была обставлена, как у принцессы. Повсюду витиеватая лепнина, позолота и миниатюрная мебель, повторяющая обстановку взрослых комнат: комод из розового дерева — такой, чтобы маленькой хозяйке не пришлось вставать на цыпочки, выдвигая ящики; столик на широкой ножке в виде когтистой лапы; пышная кроватка под балдахином, застеленная бархатным покрывалом глубокого изумрудного оттенка и почти теряющаяся под ворохом подушечек. На них штабелями лежало десятка два дорогих фарфоровых кукол, уставившихся глазами из цветного кварца в потолок. В светлом углу, у окна, помещалась высокая клетка с покатыми золочеными прутьями. Внутри роились огромные экзотические бабочки. И, как венец всего этого, на полу у стены стоял большой игрушечный замок. Каждая деталь была выточена подробнейшим образом, шпиль увенчан флюгером с драконом, имелся даже подъёмный мост.

Я подошла к небольшому — под рост девочки — трюмо из мореного дуба. Перед установленным на нём овальным зеркалом лежал серебряный гребешок с костяной ручкой и были рассыпаны невидимки с маленькими драгоценными капельками на конце. Я подозвала леди Эрселлу, и она послушно приблизилась.

— Вы позволите?

Она вложила палочку из боярышника мне в руку. Я легонько дотронулась до ближайшей заколки, и она, отскочив, легла напротив зеркала. Потом то же самое я проделала ещё с несколькими, и все они, повинуясь неслышному приказу, выстраивались плотно одна к одной, выкладывая единый цветочный рисунок. Внимательно следившая за моими действиями леди Эрселла принялась нетерпеливо подпрыгивать, горя желанием поскорее попробовать самой. Я отдала ей веточку.

— Теперь ваша очередь. Помните о концентрации. И если вдруг палочка перестанет работать, значит, она просто устала. Тогда дождитесь меня.

В действительности, прежде чем зайти в комнату, я подпитала ветвь боярышника небольшим количеством своей энергии. Её не хватит для крупномасштабных чудес, но будет вполне достаточно для перемещения мелких предметов направленным потоком. Это не было обманом, ведь для того, чтобы палочка «работала», леди Эрселла тоже должна была прилагать усилия. Сама она пока не смогла бы зарядить предмет. Для этого нужен опыт, да и сил побольше, чем у ребёнка. Даже я каждый раз чувствовала после такого слабость. И она была тем ощутимее, чем больше приходилось отдавать. На этот раз мне хватило захваченной с завтрака булочки и пары глотков свежего воздуха, чтобы восстановиться.

Я оставила леди Эрселлу в самом приподнятом расположении духа. Усердно высунув язык, она выстраивала волшебной палочкой узор из своих заколок и едва заметила, как я ушла.

Покончив с делами, намеченными на утро, я направилась на урок с виконтом. По парадной лестнице кто-то поднимался. Я уже раскрыла рот, чтобы пожелать доброго утра, но, так и не сделав этого, закрыла. На лестнице был мистер Фарроуч. Он только что с трудом одолел очередную ступеньку и теперь остановился, чтобы передохнуть. Заслышав мои шаги, камердинер вскинул голову. Он высокий, а я нет, поэтому мои глаза оказались почти вровень с его, хоть он и стоял на пару ступеней ниже.

И вот, как и в прошлый раз, во время нашей встречи в коридоре, я похолодела от одного его взгляда. Ощущение сродни тому, как заглядываешь безлунной ночью в окна заброшенного дома. Внутри пусто и жутко, и как будто всё выжжено. Я верю, что глаза зеркало души. И если это действительно так, то у мистера Фарроуча её нет. Как радужка может быть настолько черной, чтобы проглотить зрачок? На этот раз у него в руках не было спички, пламя которой могло бы хоть как-то оживить взгляд.