Риа подняла руки к небу, словно ветви дерева.

– Арбасса.

Величественный дуб дрогнул от корней до верхушки кроны, и на нас обрушился дождь из капель росы. Я с неприятным, неловким чувством вспомнил свою неуклюжую попытку заставить буковое дерево в Темных холмах склониться передо мной. В тот день Риа назвала меня глупцом за то, что я хотел совершить подобный поступок. Я не знал, была ли она права или нет, но сейчас, осторожно опуская на траву носилки, на которых лежала мама, я прекрасно понимал, что совершил гораздо более глупый поступок, призвав ее сюда.

– Розмарин, – сказала Элен голосом, охрипшим от стонов. Она указывала на куст с тонкими острыми листочками, который рос на краю поляны. – Принеси мне веточку. Пожалуйста.

Риа стремительно, словно молния, бросилась к кусту и мгновение спустя уже протягивала больной зеленую ветку.

– Вот, возьми. У него такой приятный аромат, напоминает запах сосны или ели, нагретой на солнце. Как ты назвала его?

– Розмарин. – Мать покатала веточку в пальцах, растерла листья, и над поляной поплыл сильный пряный запах. Она поднесла растертые листья к лицу и сделала глубокий вдох.

Выражение страдания на несколько мгновений исчезло с ее лица. Она опустила руки.

– Греки называли его «земными звездочками». Разве не прекрасно?

Риа кивнула, и ее кудри взметнулись над плечами.

– И он хорошо помогает от ревматизма, правда?

Элен удивленно взглянула на девочку.

– Откуда, Бога ради, ты это знаешь?

– Квен, моя подруга, пользовалась им при болях в руках. – На лице Рии промелькнула тень. – То есть она была моей подругой.

– Она заключила сделку с гоблинами, – объяснил я. – И в результате получилось так, что мы едва не погибли. Она была из дре… Риа, как ты называла этих существ?

– Из древолюдей. Наполовину дерево, наполовину человек. Она была последней из своего народа. – Риа смолкла и несколько мгновений прислушивалась к шепоту дубовых листьев над головой. – Она заботилась обо мне с тех пор, как я была совсем ребенком, – она нашла меня брошенной в лесу.

Элен поморщилась от боли, но не отвела взгляда от лица Рии.

– А ты не… ты не тоскуешь по своей настоящей семье, девочка?

Риа легкомысленно отмахнулась.

– Ой, нет. Нисколько. Моя семья – это здешние деревья. Особенно Арбасса.

И снова ветви затрепетали, осыпая нас росой. Но я все же заметил, что, несмотря на беззаботный тон, каким Риа ответила моей матери, в ее серо-голубых глазах затаилась печаль. Я никогда не видел в ее взгляде такой грусти.

Бамбелви, нахмурив брови, сжав губы и собрав подбородки, наклонился над носилками и прикоснулся ко лбу моей матери.

– У тебя лихорадка, – мрачно сказал он. – Ты еще горячее, чем прежде. Именно на такой случай у меня имеется загадка о бубенчиках. Это одна из самых забавных загадок, которые я знаю, – особенно потому, что я больше не знаю никаких загадок. Загадать тебе?

– Нет, – я грубо оттолкнул его прочь. – От твоих загадок и песен ей станет только хуже!

Он надулся, и подбородки задрожали над застежкой плаща.

– Истинная правда, истинная правда, истинная правда. – Он расправил плечи. – Но попомни мои слова: однажды придет день, и я кого-нибудь все-таки рассмешу.

– Уверен?

– Да. Возможно, даже тебя самого.

– Отлично. Обещаю, что в тот день, когда это случится, я съем свои башмаки. – Я хмуро взглянул на него. – А теперь убирайся отсюда. Ты хуже, чем проклятье, чума и ураган, вместе взятые.

Элен застонала, пошевелилась на носилках. Она пристально смотрела на Рию, в ее синих глазах я увидел тревогу и озабоченность, и она, казалось, собиралась что-то сказать. Но по какой-то причине промолчала и снова понюхала веточку розмарина. Повернувшись ко мне, мать попросила:

– Принеси мне, пожалуйста, пучок мелиссы. Ее запах помогает облегчить головную боль. Ты не знаешь, эта трава не растет здесь?

– Точно не знаю. Риа тебе скажет.

Риа, по-прежнему погруженная в какие-то невеселые размышления, кивнула.

– И немного ромашки, дитя мое, если сумеешь найти. Она часто растет рядом с хвойными деревьями, вместе с маленькими белыми грибами, у которых на ножках красные волоски.

– Деревья покажут мне, где искать целебные травы. – Риа взглянула на могучие ветви Арбассы. – Но сначала мы должны внести тебя в дом.

Она скинула удобные башмаки, сделанные из коры, и ступила в небольшое пространство, окруженное корнями. Риа произнесла длинную, шипящую фразу на языке дуба, и корни сомкнулись вокруг ее ступней, отчего она стала похожа на молодое деревце, отпрыск Арбассы. Она развела руки, словно желая обнять огромный ствол, и тогда одна раскидистая ветка склонилась и обняла Рию. В следующий миг ветка вернулась на место, корни раздвинулись, и в стволе дерева появилась щель. Она с треском расширялась, и, в конце концов, в стволе дуба образовалась дверь. Риа вошла внутрь и жестом пригласила нас следовать за собой.

Когда я наклонился, чтобы взяться за ручки носилок, мой взгляд упал на лицо матери. Щеки и лоб были покрыты капельками пота. На лице было написано безграничное страдание. Видеть ее такой было невыносимо, и мне снова стало так больно, будто мне в сердце вонзили копье. И все же… я не мог избавиться от странного чувства, что эта боль была вызвана не только моим безрассудным поступком.

Бамбелви, бормоча что-то себе под нос, поднял носилки. Вдвоем мы двинулись через лабиринт корней к двери. Когда до входа в дом оставалась пара шагов, кора начала смыкаться. Точно так же, как и в тот, первый раз, когда я хотел войти в дом Рии! Снова дерево не желало впускать меня внутрь.

Риа резко вскрикнула, замахала руками и сурово прошипела что-то – наверное, упрек. Дерево содрогнулось. Непокорная «дверь» перестала закрываться, затем медленно открылась. Риа бросила на меня мрачный взгляд, молча отвернулась и начала взбираться по винтовой лестнице с неровными, узловатыми ступенями, находившейся внутри ствола. Когда я вошел следом, пригнув голову, чтобы не удариться о притолоку, меня поразил сильный запах сырости, похожий на запах опавших листьев после дождя. И снова я подивился гигантским размерам дубового ствола. Арбасса изнутри казалась еще шире и толще, чем снаружи. Но несмотря на то, что помещение было просторным, мне пришлось постараться, чтобы в полумраке не задеть носилками стены и держать их ровно. Я все время боялся, что мать соскользнет на лестницу.

Медленно, осторожно мы поднимались по ступеням из живого дерева. Странные руны, сложные и запутанные, словно паутина, тянулись вдоль стен. Письмена, переплетавшиеся между собой, снизу доверху заполняли стены, окружавшие лестницу. Но они были непонятны мне, как и прежде. Меня охватило отчаяние.

Наконец мы добрались до плотной занавеси из листьев, которая служила дверью в дом Рии. Раздвинув ее, мы вошли в помещение с деревянным полом, образованным переплетением ветвей. Деревянная мебель «росла» прямо из живых веток и сучьев дуба. Я узнал низкий столик у очага, два прочных стула, небольшой шкафчик цвета меда, края которого были украшены зелеными листьями.