моряков поднимала паруса. Афиняне. Их город назван в честь величайшей богини, а сами они похожи на бродячих собак. Одежды убогие, потрепанные, хуже того – грязноватые. Даже аристократы – и те выглядят так, будто слуги вместо горячей воды для ванн приносят им холодную морскую. В ногах толпы мельтешат шелудивые животные, дети, – может, тоже блохастые.

Процессия шла вразброд. Отставшие попытались поспеть за остальными, но махнули на это рукой и шагали вразвалочку, переговариваясь друг с другом, будто не царя в путешествие провожали, а так, прогуляться вышли.

– Если Тесей хочет этот сброд сделать достойными горожанами, то работы у него невпроворот, – заметила я Кассандре.

– А я слышала, что он хочет сделать Афины государством, равным Криту, – ответила она.

– Где ты это слышала? Кто тебе это сказал? – поспешно перефразировала я.

О своем многострадальном муже Кассандра обычно не говорила, но обожала потчевать нас историями о своих любовных похождениях с влиятельными людьми.

В этот раз она лишь выгнула бровь:

– Да вот слышала.

Приставать с расспросами я не стала. Толку давить на нее нет – она вообще замолчит.

Я вновь обратила взгляд к окну и увидела пробиравшуюся сквозь толпу критскую принцессу. Похоже, яркое солнце ее ничуть не тревожило. В отличие от нее, другие щурились и моргали. Эта деталь кольнула меня. Я тоже могу безболезненно смотреть на солнце. Фамильная черта? Если так, то она унаследована от нашего общего деда по материнской линии. Как быть тогда с моим недостатком веры в богов или отсутствием таковой? Я покачала головой и устремила взор на принцессу.

Мы молча наблюдали за тем, как афинский принц пробил себе путь к ней, растолкав всех плечами и мало заботясь о тех, кого оттолкнул. Жаль, я не слышала их разговора. Она подняла на него взгляд и улыбнулась. Он, откинув голову, громко расхохотался. В моих глазах он выглядел шутом, паяцем.

– Интересно, она хранит под подушкой его локон? – голос Кассандры сочился ядом.

– Она замужем за царем, – напомнила я мягко. – Да и какое тебе дело?

Служанка нахмурилась и промолчала.

– Чем Андрос занят сегодня? – поинтересовалась я.

При упоминании мужа лицо Кассандры привычно скривилось.

– Навещает мать, – коротко отозвалась она и упала в кресло.

Почему она вызвала у меня столь сильное желание ее уязвить? На меня так повлияли кровные узы? Или вид принцессы, такой красивой и беззащитной? Ипполит навис над ней, и я напряглась, заметив, что она тоже слегка подалась к нему и слушала его, приоткрыв губы.

– Когда мы покинем Афины? – неожиданно спросила Агнета.

Я удивленно взглянула на нее. Ей несвойственно ни влезать в разговор, ни критиковать меня, пусть даже полунамеком. В первую нашу встречу она была еще совсем ребенком, закутанным в слишком жаркие одежды для нашего теплого климата. Ясон привез ее как сувенир с дальнего севера – так далеко еще, наверное, никто не забирался. Тогда я впервые поняла, что мой муж вовсе не герой, каковым считается. Я просила его перед толпой мной же собранных людей и несколькими жрецами, чтобы девочка стала моей личной служанкой, и Ясон не нашел возможным мне отказать. Агнета считала меня доброй, но, будь я хоть чуточку добрее, к сегодняшнему дню отпустила бы ее на волю, собрала бы в обратный путь к семье, которую она не видела больше десяти лет. Однако благодарность сделала ее превосходной служанкой.

– В свое время. К чему спешка? – отозвалась я.

Агнета хмыкнула.

– Атмосфера напряженная, нехорошая. Пахнет бедой. Я это чувствую.

Я рассмеялась.

– Так ты что у нас теперь, прорицательница? Обычная атмосфера.

– Царь уезжает, оставляя за главного мальчишку. Всем не по себе, – возразила она.

– Радуйся, что я тебя не секу, – укоротила я ее спокойным тоном, предостерегая от дальнейших пререканий.

Следующие слова Агнета произнесла себе под нос. И все же я их услышала.

– Вы тоже чувствуете это. Потому и не уезжаете. Вам нравится хаос.

Я нахмурилась и сделала вид, что ничего не слышала. В конце концов, в ее словах есть толика правды. Я вновь устремила взгляд на принца Афин и принцессу Крита. Между ними что-то есть? Непонятно.

* * *

Ночью, тесно кутаясь в свою накидку, я опять направилась в покои Федры. Агнета, к счастью, не высовывала носа из наших комнат. Она в безопасности. Если же Кассандре вздумается прогуляться в такую ночь, как эта, то она идиотка.

Федра была готова к моему приходу. Она сама распахнула для меня дверь. Как и в прошлый раз, мы расположились за столом напротив друг друга, и она налила нам обеим вина. Первый осторожный глоток я сделала лишь после того, как Федра сама пригубила напиток. Вино не было отравлено, но отдавало рыбьей чешуей, поэтому я отставила свой кубок.

– Придворные болтают, что у вас с Ипполитом интрижка. – Слова слетали с языка со скоростью, которой славятся критские прыгуны через быков. – Это правда? Богам это будет не по нраву. – Я махнула рукой в сторону самодельного алтаря, занимавшего полстола, будто на полу для него места не нашлось.

Федра густо покраснела – такой румянец свойственен лишь нежной коже юных девушек. О ее вспыхнувшую грудь, наверное, можно греть руки. Даже завидно стало. Давненько я не краснела.

Я ждала ее ответа, но она ответила вопросом на вопрос:

– Это правда, что ты убила собственных детей?

– Так говорят. – Я порадовалась тому, что голос прозвучал ровно, в то время как сердце лихорадочно забилось – так всегда случается при упоминании моих детей. – Но я не понимаю, какое отношение это имеет к тебе и юному принцу.

– Почему? – не уступала Федра.

– Ты спрашиваешь: почему? – растерялась я.

Только вчера я молча гневалась, что никого не интересует причина. Верь я в богов, решила бы: это знак свыше – не желать того, чего не следует, ведь желание может исполниться. Я посмотрела на Федру. Ее румяное лицо было совершенно непроницаемо. Вряд ли принцессой двигало порочное любопытство. Но я в любом случае была не против ответить.

– Потому что я не понимаю. Они же твои дети.

Никто не понял. Мне захотелось, чтобы поняла она.

– Мне недавно рассказали одну историю, – медленно начала я, осторожно подбирая слова, – о царе с Востока, мудром правителе, которому две женщины принесли младенца. Обе объявили себя его матерями. Они просили разрешить их спор.

Лицо Федры просветлело. Ей, столь юной, нравилось слушать рассказы.

– И как он поступил? – спросила она.

– Сказал им, что разрубит ребенка надвое, тогда каждая сможет унести с собой половину младенца, – безо всяких прикрас, прямо ответила я.

– Но это дикость! – воскликнула Федра, тут же опомнилась, что уже давно ночь, и снова притихла. – Я слышала, они на Востоке ведут себя по-варварски. Как это восприняли женщины? Царь убил дитя?

Я помимо воли улыбнулась. Ее пылкость приятно удивила.

– Одна из матерей согласилась на его предложение забрать половину ребенка. В конце концов, так было бы честно. Другая отказалась и сказала первой забирать дитя целиком. Лишь бы он остался жив.

– А, так вот какова была задумка царя, – улыбнулась Федра, решив, что разгадала вложенный в историю смысл. – Настоящая мать отдаст свое дитя, пусть и будет страшно по нему тосковать. Самозванке же и убить ребенка не жаль.

Радуясь своей прозорливости, принцесса по-детски непосредственно захлопала в ладоши. У меня сердце сжалось в груди – моя дочурка тем же жестом выражала восторг, когда впервые коснулась пальчиками своего носа или впервые встала на ножки. Я мотнула головой, прогоняя воспоминания, и сосредоточилась на рассказе.

– Так говорят сказители, – согласилась я. – Царь отдал младенца той женщине, которая предпочла от него отказаться.

– Но ты не веришь сказителям, – подалась ко мне Федра.

– А другая женщина что, была дурой? Какая польза ей от половины мертвого ребенка? Везти домой изуродованный труп только из желания получить свою справедливую долю?

– Тогда в чем, по-твоему, истинный смысл этой истории? Возможно, женщина верила, что боги вмешаются и спасут ее дитя?

У меня вырвался короткий безрадостный смех.

– Я