Мы поговорили о направленных к ним на исследования обезьянах, а затем Питер Ярлинг принялся рассказывать нам о видоизмененной селезенке приматов, поступивших из Рестона. Селезенки были очень отечными и кожистыми и напоминали толстые кровяные колбаски, а в большинстве внутренних органов были зафиксированы точечные кровоизлияния. Вирусолог сообщил также, что они пытались выделить вирус из образца ткани мертвой обезьяны из того центра. Но, к сожалению, в культуре, видимо, уже начался рост бактерий – жидкость с клетками ткани в чашке Петри помутнела через сутки. Короче говоря, культура уже не могла считаться стерильной и свободной от посторонних бактерий. Все мы, естественно, согласились с этим выводом. Странным было лишь то, что содержимое сосудов не имело запаха, характерного для псевдомонадных бактерий. Со времен работы в отделении клинической микробиологии Королевской больницы я прекрасно помнил этот запах: терпкий, сладковатый, его невозможно не почувствовать. Вообще же, недуг, поразивший приматов из Рестона, сильно смахивал на ту самую симианскую геморрагическую лихорадку, возбудитель которой был только что обнаружен Питером Ярлингом в образцах, доставленных из Нового Орлеана. Так что поначалу исследователь не сильно волновался. В общую картину не вписывался лишь способ распространения этого заболевания: в Рестоне заразились обезьяны, содержащиеся в разных отсеках, но вирус симианской геморрагической лихорадки не передается воздушным путем. А в таком случае – возможно, у обезьян из разных центров все-таки разные болезни?

Ветеринар Марк Льюис подключился к нашему разговору и осветил дальнейшее развитие этой истории. Едва они с вирусологом и несколькими коллегами закончили совещание, дверь в кабинет приоткрылась и к ним вошел бледный как полотно лаборант Том Гейсберт со стопкой черно-белых фотографий, полученных с помощью электронного микроскопа. Питер Ярлинг поинтересовался: неужели это снимки неудавшихся, загрязненных вирусных культур, полученных от обезьян из Рестона? Лаборант кивнул, швырнул стопку на стол и с волнением спросил, что им теперь делать. Собравшиеся взглянули на изображения и увидели на них невероятно раздувшиеся клетки, набитые до отказа похожими на спагетти, нитевидными возбудителями. Все присутствующие без труда опознали на снимках филовирусы. Да, именно так они и выглядят, а еще – они вызывают смертельные болезни у человека. Том паниковал, а Питер воскликнул, что он и сам (а не только лаборант) успел сунуть нос в эти образцы!

Филовирусы, к которым относятся Эбола и Марбург, называются так, потому что под объективом электронного микроскопа выглядят как тонкие длинные нити (от лат. filum – нить). Оба патогена относятся к семейству Filoviridae, порядок Mononegavirales, и являются РНК-вирусами (одноцепочечные вирусы отрицательной полярности) с плотной оболочкой – капсидом. Он, фактически являющийся жировой мембраной, окружает вирусное ядро и помогает вирусу проникать в клетку хозяина. Но именно благодаря этому капсиду патоген легко убить мылом, спиртом или нагреванием до 60 градусов в течение получаса. Правда, смертность от этого вируса чрезвычайно высока, если человек уже инфицирован и заболел, лекарства от него не существует. Мой начальник Фил попросил показать нам фотографии этого страшного возбудителя. Напоминающие вареные спагетти отростки были длиннее, чем нити вируса Марбурга, немного более закрученные. Значит, перед нами действительно была Эбола.

Необходимо было провести дополнительные анализы, чтобы точно определить тип филовируса, для этого Питер Ярлинг запросил и даже уже получил дополнительный материал от погибших обезьян из Рестона. Вообще говоря, ему удалось достать целых два трупа, которые какой-то идиот привез в багажнике собственной машины. Я вновь вспомнил о наших лихих закупщиках и их альтернативном логистическом плане. Но на этот раз никто не засмеялся. Да уж, приматов поразила не геморрагическая лихорадка. И не бактерии были виновниками замутнения содержимого чашек Петри. Питер Ярлинг признал: обезьян и клетки в сосудах убил филовирус!

Краем уха услышав, что мы говорим о представителе филовирусов, бушующем в Рестоне, майор прервал телефонный разговор и присоединился к дискуссии о том, откуда он мог взяться. О вирусе Эбола не было слышно с 1976 или даже с 1977 года. К тому же он происходил из Заира или Судана, то есть из Африки. Но эти обезьяны приехали не из Африки, а с филиппинского острова Минданао, прокомментировал я. Все задумчиво закивали. Ветеринар Марк заметил, что приматы заболели спустя три-четыре недели после прибытия с Филиппин, а это слишком короткий период для заражения такого большого количества животных. Напрашивается вывод: либо этот филовирус передается по воздуху, либо большинство особей заболело до прибытия в США. Пока установить подробности заражения не представлялось возможным, мы сосредоточились на текущей ситуации. Если это действительно Эбола или Марбург, то все люди, имевшие дело с больными приматами и полученными от них пробами, могут быть инфицированы, а также огромное количество людей в Вашингтоне и окрестностях. Между тем, смертность от вируса Марбург составляет 25 %, а от Эболы – все 90 %.

Мы поинтересовались у майора, какие действия собираются предпринять военные, – он тяжело вздохнул, серьезно посмотрел на нас и сказал:

– Выявить, изолировать и устранить.

То есть точно выяснить, что это за болезнь, изолировать инфицированных, чтобы они не распространяли ее дальше, и уничтожить вирус – видимо, при помощи каких-то химикатов, поскольку ни лекарства, ни вакцины от него не существует. И, конечно же, перебить больных обезьян, пока они не распространили патоген дальше.

Выявить, изолировать и устранить, подумал я. Лаконичный военный слоган майора крутился в моем растерянном мозгу. Меня ведь не взяли на службу из-за злополучной морской свинки, так что я был знаком с армейским жаргоном исключительно по кинематографу. А потому меня несколько встревожила милитаристская интонация, просочившаяся в нашу вполне мирную беседу. Меня пугала перспектива умереть от нового, пока не изученного вируса Эбола, а мы вполне могли заразиться им, пребывая в USAMRIID среди людей, исследовавших его и находившихся на инкубационной стадии заболевания.

Хорошо, выявить, идентифицировать патоген – это вполне доступно, ведь уже есть образец этого филовируса. Мы видели его на изображении, полученном с помощью электронного микроскопа. Осталось лишь провести несколько дополнительных генетических тестов, чтобы выяснить, в частности, о каком именно вирусе идет речь – Марбург или Эбола – и какого вида. Но остановить или хотя бы ограничить вспышку – каким образом это возможно? Я никак не мог взять это в толк. Если мы хотим обнаружить источник, нужно подробнейшим образом расследовать историю с доставленными в Рестон обезьянами. Все-таки откуда к нам пришел этот вирус? Возможно, он ведет происхождение из Африки, но каким-то образом передался филиппинским животным? Кого он успел заразить? Обезьян? Несомненно. А людей? Может быть. И как же изолировать всех инфицированных?