Генрих стремился избавиться от всего, что напоминало о правлении отца, но при этом не забыл тех, кому был обязан троном. Он свято хранил одеяния ордена Подвязки, принадлежавшие его умершему брату Артуру. Хотя Генрих не отличался сентиментальностью и с радостью избавлялся от одежды и вещей бывших фаворитов, эти одеяния он тщательно хранил в личном гардеробе до конца своей жизни — возможно, в знак признания того, что именно смерть брата сделала его королем.

Одним из первых шагов Генриха на престоле стало завершение дипломатических переговоров касательно его обручения с Екатериной Арагонской. Теперь он мог взять ее в жены. Бракосочетание состоялось 11 июня, незадолго до восемнадцатилетия жениха. Екатерина мгновенно превратилась из предмета жалости в предмет зависти. Она долго вела жалкое существование на скромные деньги, выделяемые скупым свекром. Теперь же эти годы превратились в далекое воспоминание. Рядом с ней был красивый и обаятельный муж, а ее двор был полон немыслимой роскоши.

При всей любви Генриха к роскоши и показному великолепию, свадебная церемония прошла довольно скромно, в личных покоях королевы в Гринвичском дворце. Она была окружена такой завесой тайны, что нам неизвестны никакие детали. Единственная запись — это слова, произнесенные женихом и невестой, заранее подготовленные архиепископом Кентерберийским Уильямом Уорэмом.

Брачную ночь супруги провели в пятиэтажном корпусе, где располагались королевские покои. Окна выходили на газоны, сады и реку. Выбор места был очень важен для Генриха. Его мать обожала Гринвич. Незадолго до смерти Елизавета отдала распоряжения относительно улучшений дворца — были разбиты новые сады, перестроена кухня и башня, изменено оформление залов.

Екатерина получила огромный новый двор, состоявший из тридцати трех фрейлин высокого происхождения. Рядом с ней находились графини, баронессы, супруги рыцарей и дворянки. Среди них была и Элизабет Болейн — юная дочь этой дамы станет проклятием жизни Екатерины. Дамы подготовили Екатерину к брачной ночи. Информации о том, демонстрировали ли на следующее утро придворным запятнанные кровью простыни брачной постели, не сохранилось. Этот обычай начал отмирать.

Судя по всему, новобрачные искренне любили друг друга. Екатерине было двадцать три года, она находилась в расцвете юности. Генриху, как истинному рыцарю, нравилась романтическая сторона брака: принц-рыцарь спасает несчастную, но прекрасную испанскую принцессу. Екатерина не могла не полюбить красивого и энергичного молодого мужа, который избавил ее от неопределенности и страданий.

На этот раз никто не сомневался в консумации брака. Судя по всему, ко времени коронации, которая состоялась менее чем через две недели, Екатерина уже была беременна. О ее состоянии было объявлено в ноябре 1509 года. Генрих написал своему тестю, Фердинанду Арагонскому, радостное письмо. Он сообщал, что Екатерина «понесла в своей утробе живое дитя, и тяжела им»[126]. Придворные торжествовали при известии о плодовитости новобрачных. Все были уверены, что в королевской детской скоро появятся многочисленные отпрыски. Супруги были молоды, влюблены и происходили из весьма плодовитых семей.

Беременность развивалась нормально. Шли должные приготовления к родам. Заказали родильный стул, позолоченную медную чашу для сбора крови и плаценты. Из Кентерберийского собора доставили ту же серебряную купель, в которой крестили Генриха.

Но в конце января случилась катастрофа. Всего на седьмом месяце у Екатерины начались роды, причем она испытывала «лишь слабую боль в колене»[127]. 31 января она родила мертвую девочку. Впрочем, надежда еще оставалась. Живот Екатерины оставался выпуклым, и ее врачи решили, что она беременна двойней — следовательно, в утробе еще остается живой плод. Приготовления к родам продолжались. В середине марта 1510 года она покинула мужа и двор и удалилась в «заточение» в Гринвич.

Шли недели, и живот Екатерины стал опадать. Стало очевидно, что никакого ребенка не будет. Король и королева были настолько смущены, что поначалу решили сохранить это в тайне. Но любопытные придворные и дипломаты недолго оставались в неведении. Новости стали известны. В мае Екатерина написала своему отцу Фердинанду и призналась в выкидыше. В уединении она оставалась до конца месяца — прошло десять недель с того дня, когда она впервые переступила порог покоев «заточения».

Известия вызвали в королевстве и за границей различные слухи. Испанский посол Луис Карос винил во всем нерегулярный менструальный цикл Екатерины. Об этом постоянно сообщали ее врачи, которые даже не пытались это скрывать: в конце концов, плодовитость супруги короля вызывала естественный интерес общества. Карос советовал молодой королеве изменить диету. Другие опасались, что неспособность королевы выносить здорового ребенка — это признак более серьезной проблемы.

Как бы то ни было, но к моменту возвращения в общество Екатерина уже была беременна повторно. Это означает, что ребенок был зачат в период «заточения», — строго говоря, она нарушила все правила, установленные суровой бабушкой мужа, леди Маргарет Бофорт. Согласно этим правилам, возобновлять сексуальные отношения с супругом королеве дозволялось только после «воцерковления», то есть спустя несколько недель. Но Екатерина и Генрих решили, что, поскольку в «заточении» королева беременна не была, то обычные правила к этой ситуации неприменимы. Кроме того, им наверняка хотелось поскорее избавиться от неловкости ложной беременности и убедиться в том, что наступила настоящая.

У Екатерины были и другие мотивы для того, чтобы поскорее вернуть супруга в свою постель. Ложная беременность сама по себе была серьезным стрессом. Кроме того, в печальном «заточении» королева узнала, что у Генриха начался роман с Анной Гастингс, замужней младшей сестрой герцога Бекингэма. Хранитель королевского стула сэр Уильям Комптон стал посредником между своим царственным хозяином и леди Гастингс. Жена королевского ювелира, Элизабет Амадас, позже утверждала, что Комптон устраивал королю тайные встречи с любовницей в собственном доме на Темз-стрит. Она же обвинила Комптона в том, что он и ее уговаривал встречаться там с королем. Впрочем, скоро пошли слухи о том, что у Комптона начался роман с леди Стаффорд, которые еще более усилились, когда брат дамы застал его у нее в комнате. Комптон все отрицал, но был вынужден принять монашеский обет. Разгневанный муж Анны отослал ее в монастырь за шестьдесят миль от двора[128].

Генрих был весьма скрытным, но королева скоро обо всем узнала — возможно, потому, что Генрих приказал ей отослать сестру Анны, Элизабет Фитцуотер, хотя та была ее любимой фрейлиной. Почуяв неладное, Екатерина устроила допрос неверному мужу, и они впервые поссорились. Генрих считал, что это дело не стоит внимания: он без труда удовлетворял все свои желания в юности и не видел причин, по которым брак мог бы ему в этом помешать. Королева была хорошо знакома с этикетом королевского брака, но она была влюблена в мужа, и его неверность уязвила ее в самое сердце. Холодность супругов по отношению друг к другу стала заметна для окружающих.