Но затем…

Вокруг и, главное, внутри вдруг что-то изменилось: в глазах потемнело, по позвоночнику пробежала жаркая волна, и… Больше всего это напоминало липкие черные пальцы. Они копошились, ощупывали, старались дотянуться. До чего? Отвечать на такой вопрос было… страшно.

Реакция последовала мгновенно: не пропустить, изгнать, не дать. Тут же, совершенно неожиданно, пространство свернулось в плотный вращающийся кокон. Его оболочка напряглась, отталкивая чужое, давящее. И Евграф услышал знакомый голос: «Молодец, преемник! Держись и будь осторожен!»

– Опять!

– Ты что-то сказал, Графушка?

Вопрос вернул к действительности. Сознание успело ухватить и удивленные теткины глаза, и изумленно взлетевшие брови сразу же помрачневшего Виталика.

– Нет-нет, ничего. Просто оговорился… Мне уже можно идти?

Сейчас хотелось одного – забиться в какой-нибудь уголок и попытаться понять, что же с ним такое происходит и что с этим делать дальше.

* * *

– Что с тобой сегодня происходит? – этот же вопрос сразу после занятий задала и Тася.

Они стояли по пояс в воде. Ни нырять, ни швыряться ошметками водорослей, ни «топить» друг друга, как это было вчера, Евграфу не хотелось. Признаться, что как дурак поперся ночью в Херсонес, шваркнулся головой о камень и стал психом?

– Ничего! – Он улыбнулся – кисло и неправдоподобно. – Наверное, так на меня все эти древности действуют. Гипнотически.

– Да? Ты когда с Виталиком разговаривал, такой был…

– Какой? – Евграф насторожился. Значит, что-то действительно произошло, раз Тася заметила.

– Не знаю… Словно тебя врасплох застали, а ты сдачи дал.

– Тебе показалось.

– Ладно. Хочешь, поныряем? Если сам не развеселишься, что-нибудь вместе придумаем. Я тебя очень даже понимаю. На меня тоже иногда такое находит!

Поплавав еще минут пятнадцать, они сели обсыхать на теплую гальку.

– Ясно. Настроение все там же! – хмыкнула Тася.

– Где – там же?

– В яме. И не собирается выкарабкиваться. Я в таких случаях или развиваю бурную деятельность, или сажусь на автобус, еду, потом выхожу на первой попавшейся остановке и иду куда глаза глядят. Как идея?

– Нормально… Тася! – Может, это действительно выход? – Тасечка, ты гений! Я, когда ехал в поезде, познакомился с одним дядькой. Старикан – что надо! Всю дорогу про Севастополь хвастался. Знаешь, как интересно! Он водолазом работал, и ему, конечно, есть о чем вспомнить. Адрес оставил, приглашал в гости. И – слушай внимательно! – обещал! на катере! покатать! На настоящем, водолазном! Как идейка?

– Нормально. Евграф, ты, случайно, не помнишь адрес этого дядьки?

– Помню. Там все просто: Катерная, десять-а. Зовут Виктор Павлович.

– А-а-а… – Тася хитро улыбнулась. – Евграф, Виктор Павлович – это мой дедушка!

* * *

Звонок был поздний – придремавшая тетя Люся даже вздрогнула. Трубка застрочила пулеметом:

– Евграф, дед просто обалдел, когда узнал, что его любимая внучка познакомилась с мальчиком из поезда. А тебя расхваливал! «Такой вдумчивый юноша! Такой культурный!» Ну, в этом роде. Потом я ему намекнула про катер. Он меня, кстати, туда давно собирался сводить, да все то некогда, то пришвартовались в неудобном месте… В общем, приезжай утром к восьми в Южную бухту. Как добираться, тебе Люсьена объяснит. Всё, пока!

* * *

Какой мальчишка не мечтает о море…

Евграф не мечтал. Не пускал в зеленом детстве кораблики по быстрому ручью (если не считать единственного – утонувшего). Не представлял себя за штурвалом с развевающимися на ветру непокорными волосами. Никаких соленых брызг в лицо и криков: «Земля!» Об этом и было доложено чуть припозднившейся Тасе, пока они переходили железнодорожное полотно, тянущееся вдоль берега.

– Ты бы еще про это деду расписал!

– И что?

– Он всю жизнь на море. Это – его!

– А мое – биология. Я, когда малым был, снимал с паутины пауков и на палочке тащил домой. Десятками. Потом селил в подъезде. Представляешь мой подъезд через неделю? Голливудский ужастик! Всё в паутине. Пауки громадные. Висят, мух за обе щеки трескают!

– У пауков нет щек! Догадываюсь, чем увлечение закончилось. Ремнем?

– Ревом. Папа шваброй по стенам прошелся – зоопарк испарился.

– Но ребеночек, как я понимаю, не угомонился?

– Естественно. Интересы мальчика пошли вглубь и вширь.

– Слушай, мальчик! Так, может, мы зря на катер нацелились? – лукаво сощурилась Тася. – Может, лучше кузнечиков половим?

– Ладно дразниться! А вдруг я сейчас взойду на борт – и замкнет меня на море. На всю жизнь!

– У нас в классе почти все мальчишки в мореходку собираются после школы.

– Столько романтиков?

– Не знаю… Кто-то мечтает. Кто-то надеется заработать.

Евграф собрался ответить, что романтика у каждого своя, но Тася перепрыгнула через невысокий бордюр, замахала над головой руками:

– Дед! Де-ед! Это мы!

Виктор Павлович стоял на бетонной набережной, около небольшого серого катера, пришвартованного кормовыми и носовыми тросами к чугунным береговым кнехтам. Его собеседником был кряжистый мужичок с торчащими из-под кепки кудрями и до черноты загорелым лицом.

Оклик Таси прервал оживленную беседу. Виктор Павлович, продолжая жестикулировать, обернулся на голос внучки.

– Вот и наши юнги пожаловали!

Когда «юнги» приблизились, представил собеседника:

– Знакомьтесь, ребятушки. Владимир Дмитриевич – прославленный капитан этого заслуженного судна. В его команде три самых лучших на всем Черноморском флоте водолаза и два умелых моториста.

– Да ладно тебе, Палыч! Нашел прославленного… – неожиданно смутился «морской волк», чем сразу же расположил к себе Евграфа.

– Здрасте! – Тася неожиданно присела в смешном девчачьем книксене.

– А это что за барышня? Никак, Таисия Батьковна пожаловала?

– Она самая, – закивал дед.

– Да быть не может! Обманываешь, Палыч! Та, которую я знал, была ма-а-аленькая и тощенькая. А эта – большая и ладненькая.

– Выросла… Дмитрич, ну, как договорились, я покажу моим орлам катер. Таська-то хоть и внучка моряка, а в море по-настоящему не выходила. О Евграфе уж и не говорю – сухопутный хлопец.