Я тогда только-только службу начал и вместе с двумя такими же, Васей Мануйленко и Гришей Панкратовым, был направлен на ВМ – водолазный морской катер. Он побольше этого, и команда не маленькая. Прибыли мы в субботу. А в воскресенье водолазный старшина Леша Мошкин решил экипаж повеселить. Я-то парень севастопольский, меня не тронули. Определили с Васей ржавчину на корме скрести. Мы работаем и слышим, как Мошкин говорит Грише: «Нехорошо, когда молодой моряк бездельничает. Потрудиться надо. На носу железный пень видел?» Гриша кивнул. «Так вот, иди к мотористам, возьми кувалду. Надо этот пень осадить. Что-то он слишком из палубы выпер. Мешает». Гриша: «Будет сделано!»

Мы на корме ржавчину скребем, экипаж во главе со старшиной рядом отдыхает. Вдруг слышим: бум-бум-бум! «О! Работает! Кнехт забивает!» – водолазы грохнули и продолжили разговоры. А Гриша все колотит и колотит. Вдруг кто-то говорит старшине: «Слышь, Леха, а чегой-то звук не тот?» Мошкин прислушался: звук действительно странный. Должен звон стоять, а вместо этого – глухие удары. Старшина за борт перегнулся – Гришу не видно: рубка закрывает. «Быстро кто-нибудь на нос, гляньте, что этот салага делает!» Один из водолазов пошел. Возвращается – белее мела. «Там этот… Под кувалду новый! командирский! реглан! подложил. И колотит по нему!»

– А что такое реглан? – шепнула, боясь перебить, Тася.

– Куртка кожаная. На цигейке. И капюшон тоже меховой. Добротная, дорогущая. Раньше такие командирам на флоте выдавали.

– И что дальше было?

– Все повскакивали, побежали на нос. Мы с Васей тоже. Мошкин реглан разбитый из-под кувалды выхватил, под нос Грише тычет: «Ты это чего? Зачем?» А Панкратов спокойно так кувалду положил, потянулся: «Так кнехт (заметьте, не пень, а кнехт!) – чугунный. А кувалда, товарищ старшина, железная. От ударов кнехт лопнуть может. На что швартоваться будем?» Откуда было знать шутнику Мошкину, что Гриша наш в рыболовецком колхозе родился и жил до армии. А отец его – капитан рыболовного судна, сейнера. В море с папой Гриша с пяти лет ходил!

– Досталось старшине от командира? – засмеялся Евграф.

– Замяли! – усмехнулся и Виктор Павлович. – Мошкин реглан схватил – и в самоволку. Не знаю, что он на складе наплел, но реглан ему на такой же точно заменили. Зато шуточки на катере прекратились.

– И Грише вашему никто морду, ой, извините, лицо не набил?

– Наоборот, зауважали. Говорю же, не бывает у водолазов дедовщины! – Виктор Павлович поднял руки, сдаваясь: – Ну, я свою порцию баек под плов выдал. Владимир Дмитрич, твоя очередь молодежь забавлять!

– Да я что, Палыч… Мне после твоего реглана удивлять нечем.

– А не удивляйте. Расскажите что-нибудь такое… героическое! – попросила Тася.

– Героическое? Что у нас здесь героического? Хотя бывало всякое. Ну вот шли мы как-то из Стрелецкой бухты в Севастопольскую. Сначала вроде ничего, не сильно качало. А в открытом море гляжу: плохо дело. Накат такой, что и перевернуть может. Главное, удар боковой, волна в борт бьет. Кое-как, лавируя, пошли. Нам хоть вперед, хоть назад – один черт. Катер крошечный, мотает – что твои американские горки. Вдруг откуда ни возьмись – крейсер. Гигант по сравнению с нашей посудинкой. Становится рядом, бортами нас прикрывает и следует параллельным курсом. Так всю дорогу и сопровождал. Дождался, когда я разворот опасный на девяносто градусов сделаю, чтобы в бухту, в спокойные воды, зайти, и только после этого направился в море. Я с мостика рукой командиру помахал: спасибо, мол! Он мне гудком ответил. Ну что, Таисия, хватило тебе героики в такой истории?

– Хватило! Молодец командир. Мог бы и внимания не обратить!

– Мог. Зачем ему такой крюк делать? Человеком оказался. Настоящим моряком.

– Александр Григорьевич, теперь ваша очередь! Тихой мышкой не отсидитесь! – развернулась к старшему водолазу Тася.

– А мне и рассказать-то нечего.

– Ну вот! Тоже мне – «плов с байками»!

– Ладно, раз обещал… Только не обессудьте, уж что есть, то и предлагаю.

Работал я как-то в дельфинарии. Сеть ремонтировал: штормом ее изрядно покорежило. Дельфины рядом крутились. Мне поначалу страшновато: они же размеров сами знаете каких. И зубки – дай бог каждому. Но тренеры успокоили. Я сеть латаю, вдруг меня кто-то под руку толкает. Оборачиваюсь – дельфин. Нос под локоть подсунул, наблюдает. Я по морде легонько шлепнул, дельфин отплыл. Только за дело принялся, смотрю, этот любопытный еще одного такого же привел. Вдвоем смотрят. Прямо под пальцы подсунуться норовят.

Я им: «Э-э-э, друзья, так не пойдет! Кыш отсюда!» Меня они, конечно, не услышали. Но когда руками замахал, поняли, уплыли. Минуты через две уже трое висят. И такой у всех вид, словно что-то понимают. Мне, конечно, забавно. Но и работать надо.

Всплыл, тренершу ихнюю подозвал. «Мешают», – говорю. Она улыбается: «Конечно, вы для них человек новый. И как сеть ремонтируют, они не видели». – «Что же делать?» – «Пусть кто-нибудь из ваших коллег с ними поплавает. Они тогда от вас отстанут». В общем, наш моторист к ним в воду прыгнул, сначала наобнимался с каждым, потом стал тонущего изображать. Они его раза три на поверхность подняли – спасли, значит. А на четвертый всплыли и давай верещать – смеяться. Нахохотались вдоволь и уплыли.

– Интересно, они разумные существа или просто умные животные? – задумчиво спросил Евграф.

– А кто их разберет. По-моему, даже наука с этим вопросом не решила окончательно.

* * *

Как бы ни был хорош день, приближалась ночь, и Евграф понимал, что тот кошмар, который преследовал его в декомпрессионной камере, через пару-тройку часов накроет по полной.

К несчастью или к радости – это с какого бока глядеть, – тетка отправилась к соседке. По четвергам у той собирались любители поиграть в лото. Ставки – копейки, но игроки в азарте просиживали до утра.

Оттягивая время, Евграф съел не лезший в горло ужин, умылся, даже зубы не забыл почистить. Только после этого лег. С опаской пошарил глазами по темной комнате. В углах – тени, на стене – лунное пятно… Вздохнул, закрыл глаза, мысленно крикнул:

«Эй, дух! Где ты там?!»

«Жду, когда обо мне вспомнят!»

«И молчишь? Думаешь, приятно, когда за тобой исподтишка наблюдают?»

«Наблюдают? Ты ошибаешься. В данном случае я лишь чувствую твой энергетический отпечаток».

«Ты меня порадовал… Ладно, кончай базар. К делу».

Евграф поймал себя на мысли, что говорит намеренно грубо, не так, как обычно. Возможно, для того, чтобы заглушить страх.

«Извини, преемник, о каком базаре речь? Мне не приходилось торговать».

«Это выражение такое. Современное. Слушай, я хотел сказать… спросить… В общем, зачем я тебе нужен, кто ты такой и почему называешь меня преемником? И… ты существуешь в реальности или… плод моего воображения? Одним словом, я псих?»