Тем временем вечерняя прогулка незаметно окончилась, последний паренек, насвистывая, скрылся за поворотом.

С моря подул свежий ветер, а мы все рисовали картины прошлого. Представляли, как сотня английских парусников вышли из Плимута, чтобы встретиться с армадой дона Алонсо Переса де Гусмана, герцога Медина-Сидония, который твердо решил после завоевания Англии захватить плимутский Маунт-Эджкам и устроить там свою резиденцию. Это, наверное, был великий момент — когда испанские галеоны медленно и тяжело выплывали из-за мыса Лизард и двигались через пролив… а им навстречу спешила горстка английских кораблей.

— Будь у меня был выбор, я хотел бы жить именно в ту эпоху, — протянул мой собеседник, хрупкий мужчина, который тщедушностью сложения мог поспорить со знаменитым адмиралом Нельсоном. — Мир тогда казался чрезвычайно большим. Представляете, 1577 год… Эх, вот бы отправиться в плавание вместе с Дрейком на «Золотой лани»!

— Ага! Но тогда вам пришлось бы согласиться и на «Мавританию»!

— Что поделать, — вздохнул он.

— Как! — возмутился я. — А сожжение Веракруса и разграбление церквей? Неужели вы бы согласились загрузить полный трюм рабов, а потом устроить торжественный молебен?

— С превеликой радостью, — прошептал мой собеседник. — Поймите, тогда было такое время… Впрочем, мне пора идти.

Мы попрощались, и я долго смотрел ему вслед — пока его тощая, болезненного вида фигура не растаяла в темноте. Господи, в чем только душа держится, а какая кровожадность!

Вдалеке, за волноломом я разглядел лайнер. Он отправлялся в плавание и, покидая порт, просигналил низким гудком. Цепочка его светящихся иллюминаторов напоминала нитку жемчуга на воде…

В пятнадцати милях к югу снова блеснул Эддистонский маяк — крошечный огонек, адресованный всем путешественникам. Ежеминутно мигая, он словно бы говорил: «Дети мои, скоро уже конец пути — Плимут близко. Но, ради Бога, будьте осторожнее, не налетите на меня!»

9

Я отправился в старый порт Барбикан, чтобы лично увидеть место, откуда когда-то начал свое плавание знаменитый «Мэйфлауэр». По правде сказать, я ожидал застать здесь всех американцев, которых в это время года занесло в Западную Англию. В моем понимании, они должны были стоять в торжественных и почтительных позах вокруг мемориальной таблички. Вместо того я обнаружил одного только старого и хромого моряка, который сидел на скамье и покуривал грубо вырезанную трубку.

— Доброго вам утра, — поздоровался я.

— И вам того же, сэр, — произнес он, тягуче растягивая слова; затем вынул трубку изо рта и метко сплюнул в воды гавани Саттон-Пул.

— Солнечный выдался денек сегодня!

— Так точно, сэр!

Мы молча наблюдали, как у Саттонского причала разгружается рыболовецкая флотилия. Целую неделю траулеры провели в штормовом море и теперь наслаждались мягким приливом в защищенной гавани. Толстый слой соли выступил на закопченных трубах; та самая же соль блестела на усах и бакенбардах рыбаков, неизбежно отрастающих за время плавания. Поверхность причала была скользкой от рыбьей чешуи и осколков льда. Громогласный мужчина (по виду — из местных) стоял над бесформенной кучей мертвой рыбы — там был гигантский скат размером с карточный столик, налим, палтус, камбала, крабы и лиловые омары. Рыбаки в своих грубых башмаках гулко топали по каменной набережной, их лица приобрели красновато-коричневый оттенок — чисто красное дерево. Я залюбовался их ловкими движениями, сильными телами в синих вязаных фуфайках и коричневых штанах. Чудесная живописная картинка в ярких лучах предобеденного солнца…

— Так значит, «Мэйфлауэр» отплывал отсюда?

— Именно так, сэр, в 1620 году, — старый моряк небрежно ткнул трубкой в дальний конец мола. — Да вы и сами можете прочитать на том камне.

Он поднялся и захромал к небольшому каменному обелиску, установленному посреди дороги.

«“Мэйфлауэр”, 1620 год» — гласила надпись на обелиске.

— Будь вы американцем, наверняка попросили бы сфотографировать вас рядом, — сказал старик. — И, хочу заметить, были бы совершенно правы. Интересно, где бы сегодня была их Америка без нашего «Мэйфлауэра»! Благодарю вас, сэр.

Он заметно повеселел.

— Видите вон тот дом — номер девять в Барбикане, — в этом самом доме отцы-пилигримы провели последнюю ночь перед отплытием.

— Что, все сто двадцать человек?

— Ну… я думаю, столько, сколько поместилось, сэр.

Заинтересованный, я направился к дому номер девять.

Возможно, здесь скрыто одно из величайших сокровищ Англии. В Барбикане сохранилось совсем немного построек елизаветинской поры. Если пятого сентября 1620 года сто двадцать человек из числа отцов-пилигримов вынуждены были искать себе кров и ночлег в непосредственной близости от причала, то кажется весьма вероятным, что некоторые из них ночевали в доме номер девять. В любом случае, это будет нетрудно выяснить. Первый этаж здания ныне занимала контора, торгующая углем.

— Боюсь, пока они ищут доказательства того, что отцы-пилигримы действительно здесь ночевали, — заговорил человек за прилавком, — дом благополучно снесут в соответствии с программой улучшения жилого фонда.

Да, это серьезная проблема, которую руководство Плимута обязано решить в ближайшее время.

— Странно, что не многие американцы знают этот дом — наверное, он не отмечен в их путеводителях. Мы называем его Мэйфлауэр-хаус, и в Барбикане все уверены, что пилигримы жили в нем (так же, как и в других домах — ныне уже снесенных), пока их корабль готовился к отплытию.

Я попросил разрешения осмотреть старинное здание.

— Наверху живет пожилая леди, — ответил клерк, — спросите у нее.

Я поднялся по темной лестнице. В маленькой полутемной комнатке старуха чистила картошку. Я объяснил ей, что интересуюсь «Мэйфлауэром». Она бесстрастно окунула картофелину в воду и объявила:

— Я занята.

Я окинул оценивающим взглядом огромную кучу картошки, которая отделяла меня от моего исторического исследования.

— Сейчас я не могу показать вам дом, — принялась брюзжать старуха, — мне нужно готовить обед для своих мужчин. Иначе что я им скажу вечером?

— Вы совершенно правы, — вздохнул я.

Что поделать, повседневная работа не терпит отлагательств.

— Но вы уж мне поверьте, — продолжала она с той маниакальной уверенностью, против которой бесполезно возражать, — это и есть Мэйфлауэр-хаус. Я знаю это точно!

— Теперь я тоже начинаю в это верить, — сказал я.

— Правда? — оживилась старуха. — Ну, знаете, вы можете зайти в другой день. Я, может, буду не так занята и покажу вам дом. Оно того стоит — дом-то необычный, такое не каждый день увидишь.

Она вымыла еще одну картофелину и накинулась на нее со своим ножом.