Пока дети были на детской площадке, Игорь, присев на корточки, мог писать. Поначалу сидеть долго не получалось – ноги затекали. Но со временем он привык, накачал нужные мышцы и писал, пока кто-нибудь из детей не позовет его.

Иной раз добросердечные алкоголики давали ему глотнуть водочки. И этот день становился особенно удачным – в смысле творчества. Дома Игорь тщательно чистил зубы, чтобы жена не унюхала запах табака и водки. Засовывал тетрадочку под диван и ложился спать довольный. День прошел не зря.

Страх задохнуться ночью остался, и Игорь тайно открывал форточку, подсовывая в щель сложенную в несколько слоев бумагу. С внешним миром Игорь по-прежнему не общался. Но внешний мир вломился к нему сам.

Вечером, когда он мыл посуду после ужина и раздумывал о том, что теме влюбленности Гарика в девочку Леночку можно уделить больше внимания, на кухню зашла Лариса. В руке у нее была телефонная трубка.

– Это тебя, – сказала она.

– Меня нет, я болен, у меня сердце. – Игорь не хотел прерываться, у него как раз выстраивалась в голове сцена влюбленности на карусели.

– Это из издательства, – сказала жена, отчего-то торжественная, а не возмущенная.

Игорь тщательно вытер руки и только после этого взял трубку.

– Это Аркадий Леонидович, – сказал голос на том конце, – мы встречались, если вы помните. Завтра в двенадцать жду вас.

После этого раздались короткие гудки.

У Игоря началась паника. Настоящая. Настолько настоящая, что он побежал к своему дивану, вытащил пачку сигарет и бросился на кухню – курить. И сбрасывал пепел в первое попавшееся блюдце. Лариса молчала, хотя она должна была его уже убить.

– Я не поеду, – сказал ей Игорь.

– Поедешь, – ответила Лариса.

– Не хочу, не могу.

– Через не могу.

– Зачем?

– Затем. Я больше не могу батрачить. Сил никаких нет. Я тебе не говорила – маме нужна операция на глазах. У нее глаукома. Надо будет отблагодарить врачей.

– Почему ты решила, что мне дадут аванс?

– Иначе не звонили бы. Что-то случилось. И они вспомнили про тебя. Значит, им надо. Очень надо. Проси больше. Понял? Не выкаблучивайся. Рот закрой и молчи. Сделаешь все, что они попросят.

– Прямо все? – хмыкнул Игорь, не удержавшись от сарказма.

– Все! – серьезно ответила жена.

На следующий день Игорь поехал в издательство. Опять поднимался по лестнице и прислушивался к ощущениям – сердце колотилось, по спине тек холодный пот, перед глазами мухи. Он кое-как дополз до приемной и шмякнулся на диванчик. Там уже сидели четыре человека, пришлось пристраиваться в уголке, и Игорь приготовился ждать, надеясь, что его сегодня точно не примут, а назавтра – забудут. И он вернется к своей жизни, к тайному дневнику и прогулкам по парку.

За столом в приемной сидела не Люся, а другая девушка, похожая на овчарку – и мастью, и взглядом, и жестко накрахмаленной блузкой. Секретарша была готова к любому повороту событий, в стойке, судя по идеальному воротничку, напоминающему холку. Игорь отметил черные глаза и желтоватые белки – может, желтухой недавно переболела?

Секретарша следила за присутствующими в приемной, которые под ее взглядом тушевались, прекращали досужие разговоры о погоде и замолкали. Отвечала на звонки, пропускала, выпроваживала. Никакого участия в глазах. Если бы Игорь начал умирать на этом самом диванчике, она бы сразу вызвала перевозку, а не «Скорую». Еще бы и лично придушила, чтобы не нарушал распорядок встреч.

Игоря вызвали первым. Четверо визитеров поерзали, издали разной степени громкости возгласы возмущения, но под взглядом секретарши-овчарки притихли.

– Игорь! Дорогой! Как себя чувствуете? Надеюсь, восстановились? Слышал, слышал про ваш сердечный приступ. Это ж надо!.. В таком молодом возрасте! Надо себя беречь, обязательно надо беречь. – Аркадий Леонидович лопотал, но руку не подал и даже с кресла не привстал. Жестом указал на стул – мол, присаживайтесь. – Послушайте, вот ведь какое дело. У вас, говорят, есть готовая рукопись, роман. Это правда? А не дадите ли полюбопытствовать? Очень, очень интересно!

– У меня нет законченного романа, – сказал Игорь.

– Как нет? Как же так? Может, вы на себя наговариваете? Если рукопись нуждается в доработке, так ничего страшного. Главное, чтобы была, так сказать, канва, основной сюжет. А там мы вместе поработаем, почистим, пригладим…

– А как же Сашка?

– Кто?

– Александр Комаровский. Вы же его книгу собирались… насколько я помню. А я – алкоголик, и ноги моей в издательстве не будет… Разве нет?

– Ну что вы, в самом деле, как маленький! – развел руками Аркадий Леонидович. – Ну кто помнит старые обиды да сказанные в запале слова? Ну, вы еще на мизинчиках мириться предложите, в самом деле! У меня внук с внучкой так мирятся. Очень это умилительно, скажу я вам. Вы тоже тогда были хороши… А чего вы ожидали? Устроили тут представление. Мне потом так за вас досталось, там, наверху. Говорили, что я распустил авторов. Так что скажите спасибо, что у вас сердечный приступ случился. Кстати, если есть справочка, медицинский документ, то хорошо бы представить, чтобы уж никаких поводов не давать. Есть у вас справочка?

– Найдется. Так что с Сашкой?

– Сашкой? А, да, конечно, вы же с ним друзья детства, насколько я помню. А вы разве не в курсе? Понимаю, вам не до этого было, вхожу в положение. Но ведь друзья… Как же вы не знаете?

– Наверное, мне супруга не сказала. Она меня оградила. От излишних… волнений. Из-за сердца. Врач сказал, что нельзя.

– Понимаю, понимаю… Никому нельзя. И мне нельзя. Стресс каждый день. Просто удивляюсь, как я еще с инфарктом не свалился? У нас ведь вредное производство – уж простите, что я так про вас, про писателей. Все с внутренним миром, все с проблемами разного свойства, все гении, самородки. А я как нянька – тому то не скажи, так не посмотри. Устал я, честно вам скажу. Тоже вот, валидол глотаю. – Аркадий Леонидович демонстративно достал пузырек, вытряс таблетку и положил под язык, почмокав. – Ну вот, пожаловались друг другу на жизнь – вроде как полегчало… Так как насчет рукописи? Скажу вам откровенно, как на духу. Не должен говорить, но признаюсь. Конечно, против вас выступили все. Да, а что бы вы хотели? Еще и аморалка… Люсю из-за вас, голубчик, я потерял. Вот все вам готов простить, а Люсю – не могу! Привык я к ней, она мне по душе была, чувствовала, когда зайти, какие слова сказать, когда лучше даже дверь не открывать. Такая девочка была замечательная – душевная. И успокоить могла, и приободрить. Да… Есть у меня подозрения, что она из-за вас… ну да ладно.

– Что с Люсей? – спросил Игорь и закашлялся.

– Как? Вы и этого не знаете? Голубчик, вы где были последнее время? На другой планете?

– Можно и так сказать.

– Ну хорошо, хорошо, я понимаю, конечно. У вас жена, дети – кажется, двое. У меня тоже дети, внуки. Понимаю… Сердце, опять же ж. В вашем возрасте. Мне аппендицит вырезали, так я с жизнью прощался. Страшно было очень. Думал, все! А вот не все… Так что вы тоже должны! Не ради себя! Даже не ради семьи! Ради литературы! Вы нужны литературе! Поверьте, мне пришлось наступить на горло себе, другим товарищам, очень ответственным, поручиться за вас. И скажите мне на милость, стал бы я так делать, если бы не верил в вас? Ну… Скажите!