– Ладно, умник, – Леша потер переносицу, – достал уже. Иди погуляй куда-нибудь.

– В смысле, погуляй?

– В смысле, вали отсюда, Анохин. Я творец, мне нужно уединение. Как закончу – позову.

Никита вскипел, но молча направился к двери, схватив со стола два последних крекера.

– Не все сразу, – Леша легонько шлепнул его по руке. – Нам, великим, нужна энергия.

Никита засопел, бросил один крекер на стол и гордо удалился. Леша остался один перед пустым листком. Сначала он просто на него смотрел, отмечая, как падает свет лампы, как при ближайшем рассмотрении на идеально белой поверхности видны неровности и шероховатости.

Леша взял стило и облизнул губы. Ну кого он обманывает – это у него-то дар? «Дар должен быть у человека с хорошим почерком, а это точно не я», – подумал Леша.

Он подумал еще раз и написал число. Потом время – 22:31. «По Москве», – вывел Леша в скобках. Стило писало как обычная шариковая ручка.

«Ладно, – подумал он. – Попробую. Что там было в фильме с Мартином Фримэном… была нора, в норе жил хоббит».

* * *

– Американский полицейский Джон Гуттенберг был высоким брюнетом с зелеными глазами, у него были шикарные «банки» и добрая улыбка. Этим утром Гуттенберг проснулся после веселой ночи с ребятами в баре. Они пили всю ночь виски, обезвредив банду наркодилеров…

Анохин отбросил листок и молча сел на кровать.

– Гуттенберг? Ты серьезно? – простонал он. – Шикарные банки?

– Ты дебил, Анохин, – отмахнулся Леша. – Как фамилия актера, сыгравшего главную роль в «Полицейской академии»?

– Я не смотрел «Полицейскую академию», но попробую угадать – Гуттенберг? А я-то на первого книгопечатника подумал. Он, правда, с одной «т»…

– Серьезно? Ни одну не смотрел?

Ничего не ответив, Никита еще раз взглянул на Лешину писанину.

– У тебя всё сводится к описанию, как Джон Гуттенберг бухал в баре. И что? И всё?

– По-моему, круто. А ты скучный, Никитка. Скучный и несмешной.

– Иди сюда, – Никита схватил Лешу и снова усадил его за стол. – Стило давай.

Леша протянул Никите стило. Тот щелкнул два раза, будто это и правда простая ручка, и вдруг стержень спрятался, и на его месте появился острый золотой наконечник.

– Руку давай! – скомандовал Никита.

– Ни за что! – Леша вырвал руку, догадываясь, что тот хочет сделать. – Мне кровь даже сдавать нельзя.

– Нужна капля твоей крови, чтобы поставить точку в тексте, – упрямо возразил Никита. – Поэтому и сдавать ее тебе нельзя. Перельют кому-нибудь – появится новый инсептер.

– А что, в другом месте кровь нельзя взять? Она у меня везде одинаковая!

– Чего?

– Вон прыщ на щеке вскочил, если выдавлю, кровь точно будет! – Леша подбежал к шкафу и стал разглядывать себя в зеркало.

– Нет, сейчас вот точно вырвет! – Анохин сморщился.

– Давай сюда стило! – смазав кровь с щеки пальцем, Леша аккуратно вытер его о золотой наконечник. Леша поставил кровавую точку рядом со своей писаниной. Точка вышла коричневой, еле заметной.

– Дальше что? – спросил он.

– Жги! – Никита протянул ему зажигалку «Зиппо», и Леша поджег. Огонь быстро съел листок наполовину, и Леша кинул его на подоконник.

– Так всю школу спалим! – крикнул он.

Никита кивнул и накрыл пламя пустым цветочным горшком.

– И что теперь? – спросил Леша, разглядывая половинку листка с писаниной и черное пятно на подоконнике.

– А я откуда знаю? Где твой Джон Гуттенберг?!

– Не знаю! – огрызнулся Мышкин.

Несколько минут они сидели тихо, прислушиваясь к каждому звуку и шороху. Прошло полчаса, затем час, но никто так и не появился.

– Может, точки недостаточно? – бормотал Анохин, нарезая круги по квартире. – Странно, но в «Истории акабадоров и инсептеров» написано, что достаточно… Может, не получилось, потому что твои способности только проявились? Или потому, что у тебя был поворотный момент?

В конце концов Никита сдался и, переодевшись в полосатую пижаму, заснул. Леша так расстроился, что даже не стал злорадствовать над Анохинской пижамой. Он лег лицом к стенке и, разглядывая кое-где потрескавшуюся зеленую краску, кусал губу. В первый раз за долгое время он подумал, что особенный, талантливый, крутой, и ничего не вышло. Абсолютно ничего.

…Леша проснулся среди ночи от странного чувства – что-то произошло. Анохин мирно сопел в своей кровати, закинув руки за голову. Часы показывали два часа ночи. Леша принюхался – пахло табаком.

– Никит? – позвал он шепотом. – Никит, проснись.

Анохин резко сел на кровати, моргнул и повел носом:

– Кто курит?

Леша медленно повернул голову. На фоне трепещущих белых занавесок вырисовывался силуэт. Черная рука выкинула сигарету в окно и щелкнула выключателем настольной лампы. Силуэт тут же превратился в живого человека: высокого, темноволосого, с редкими усами и твердым мужественным подбородком.

– Полиция Альто-Фуэго, – человек вытащил блестящий значок. – Офицер Джон Гуттенберг к вашим услугам, господин инсептер.

– О-фи-геть, – сказал Леша, оглядывая Джона. – Никитос, глянь, а «банки» у него и правда шикарные.

– Ты в десятый раз это повторяешь! – буркнул Никита, натянув рукава пижамы. – И вообще, от него такой похмельный духан, жуть!

Они шли по ночной Остоженке за Джоном Гуттенбергом, озираясь и то и дело переходя на бег. Леша хмыкнул, представив, как странно их троица выглядят со стороны: мужик в форме, больше напоминающий стриптизера, чем копа, и двое подростков – один в домашней футболке и трениках, второй вообще в пижаме. Дурдом, одним словом.

Ночь выдалась холодной. Осенний ветер забрался Леше под футболку, и он в очередной раз пожалел, что забыл куртку.

– Долго еще? – шепотом спросил он у Анохина.

– Почти пришли.

Они обогнули Храм Христа Спасителя («Слава Богу, ни одного человека!», – подумал Леша), прошлепали по мосту и, спустившись к реке, оказались около «Красного Октября».

У бара «Стрелка» толпился народ, и пришлось спрятаться за припаркованным автомобилем.

– Так, – сказал Анохин. – Здесь сейчас эскрит из города Пигафетта. Он страшный сплетник. В городе два инсептера – историк Олег Суровцев и его дочь Маша. Маша каждый месяц вытаскивает из Пигафетты себе новых кавалеров.

– Что, реальные парни ей не нравятся? – усмехнулся Леша.

– Видимо, нет. Последнего ее эскрита поймали здесь, поэтому велика вероятность, что она всё еще тусуется в этом баре. А вместе с ней – и тот, кто нам нужен.