на работу к Камен-цеву, но и в его фирме продержалась тоже недолго, не имея ни малейшей склонности ни к бизнесу, ни к привычке корпеть день-деньской на службе.

Жила Надя за счет «спонсоров» — в основном иностранцев, нанимавших ее время от времени то в качестве переводчицы, то дамы сопровождения, а то и попросту шлюхи. Правда, шлюхи дорогой и капризной — Надежда была амбициозна, цену себе — эффектной, стройной брюнетке — знала, и уж если ложилась с кем-то в постель, то либо по взаимной симпатии, либо по крупному расчету.

Они были друзьями: Каменцев едва ли не каждый день заезжал к ней на чашку кофе, она же, всецело доверяя его советам, обсуждала с ним нескончаемые несуразности личной жизни, и через год знакомства они стали близкими людьми, причем — без постели, хотя однажды Каменцев все-таки Надежду соблазнил, чему впоследствии и сам был не рад: все получилось быстро, скомканно и в общем-то, можно сказать, никак.

Он был смущен, раздосадован, а она, чмокнув его в лоб, сочувственно обронила: «Знаешь, нам, пожалуй, лучше без этого… Мы же с тобой два закадычных приятеля, а потому это похоже на какой-то гомосексуализм…»

Ему оставалось лишь тяжко вздохнуть, отведя глаза…

Каменцев позвонил в дверь.

— Ты?!. — Она, тряхнув головой, словно после дурного сна, изумленно моргала, глядя на него как воистину на милиционера, пришедшего с обыском.

— Я, я, — торопливо произнес он. — Ты одна?

— Входи. — Она пропустила его в прихожую. Затем, всплеснув руками, сказала обреченно и весело: — Ты сбежал!

— Да, — в тон ей отозвался он.

Она кинулась к нему на шею, обхватив щеки ладонями, крепко поцеловала в губы. Затем, сняв с Каменцева фуражку, провела рукой по коротко остриженным волосам.

— Боже, ты действительно выглядишь как уголовник.

— Мне некуда деться, — озабоченно доложил он.

— Это я уже поняла. — Прошла на кухню, раскрыв холодильник, зазвенела тарелками. Крикнула: — Снимай с себя эту милицейскую шкуру — и марш в ванную. Там синий халат висит — как раз твой размерчик.

Он с наслаждением пропарил тело под горячим душем и, запахнувшись в толстый свежевыстиранный халат, сел за кухонный стол, где увидел — о, чудо дивное! — салат оливье, свежие помидоры, ноздреватый сыр, зелень и масленые ломти семги.

И всплыли в памяти мятые алюминиевые миски с жиденькой крупяной баландой…

— Ну, спешу услышать историю с географией, — сказала она, присаживаясь рядом.

Каменцев поведал о побеге, ночевках в степи, рассказал о даче и угнанной машине…

— Ты знаешь, почему мне всегда нравился? — спросила она. — Потому что авантюрист, и с тобой — не соскучишься! Ты и в бизнесе этом своем продуктово-курином все равно авантюристом был… Но тогда тебя среда давила законопослушная, а теперь — полный простор для деятельности…

— Ну, спасибо, — хмуро кивнул он. — Утешила. — Поднял на нее усталый взгляд: — Что с семейством моим, не в курсе?

— Ну… Все новости тебе известны. Людку твою начали доставать кредиторы с бандитами, потом этот ее отъезд в Штаты по твоему, как она мне по телефону сказала, настоянию…

— Все правильно.

— Ну вот. Если номер ее американского телефона помнишь, позвони…

— Позже, — сказал он.

— И какие творческие планы у вас, гражданин беглый каторжник?

— Побегу дальше.

— Куда же дальше-то?

— В Штаты. — Он усмехнулся. — Широкий я парень, нет?

— Да уж куда там с добром деваться, как моя бабка говаривала!

— Паспорт надо «левый» сделать и визу, — продолжил Каменцев. — Есть концы?

— Вообще-то имеется один типчик, — задумчиво произнесла она. — Делает паспорт моряка. Чтобы машины для льготной растаможки ввозить. Я через него тут паре знакомых ребят устроила документы, даже заработала на этом чуток…

— И сколько такой документик стоит?

— Пять тысяч.

— Звони, найду я пять тысяч.

Она, будто что-то припомнив, сокрушенно всплеснула руками:

— Ох, дура! Как же я забыла…

— Что забыла?

— Типчик этот, Геннадий, — квартирант Володьки Крохина. Ну того, из Эмиратов. А ты же ему четырнадцать тысяч должен… Володька мне звонил и, как узнал о твоей посадке, просто-таки впал в ступор… А денежки эти, конечно, тю-тю, да?

— Вестимо, — меланхолически подтвердил Каменцев.

— Тогда с Геной торопиться не стоит…

— Да я никуда не тороплюсь, — невесело рассмеялся Каменцев. — У меня сейчас дел меньше, чем у пенсионера. Как ты-то? Замуж еще не собралась?

— С кем спать и без того есть, — отмахнулась она, — а вот чтобы было с кем проснуться — это, знаешь ли, задача неразрешимая, по-моему. Слишком испортила меня самостоятельность. Да и сама жизнь… А вообще-то ты прав, я уже женщина непреклонного, так сказать, возраста, пора бы подумать об учреждении совместного предприятия семейного типа…

— А занимаешься чем?

— Честно? — Вытащила из пачки сигарету, закурила, выдохнув дым к потолку. — А… путаню понемногу! Японец сейчас у меня… Вчера в Токио укатил, через неделю вернется. Сумасшедший… — Она рассмеялась снисходительно. — Два часа ползает как гусеница, гладит, шепчет… А основное дело происходит в течение пяти секунд. И — очень он переживает, когда я не стенаю страстно. В самый интересный — его, конечно, имею в виду… так вот, в самый интересный момент он мне приказывает… ну, по-русски он слабо… Приказывает: «Голос! Голос!»

— Значит, ты все по иностранцам…

— Ну а чего русские? Как мне тут одна импортная блядь сообщила, трахают как звери, а платят как дети! А я ж еще и ленивая… Вчера звонит один французик — приезжай, мол, а я лежу на кроватке — пресс подкачать хотела… ну, чувствую, и ноги не поднимаются, и рука болит — поскользнулась тут и на локоть упала… А ведь его же и гладить надо! — Она шмыгнула носом, выдернув салфетку из стаканчика, посетовала, сокрушенно качнув головой: — Если б не сопли красота бы замучила!

Каменцев рассмеялся. Сказал:

— Все же люблю я тебя… Легко с тобой.

— Тебе так кажется. И насчет «люблю», и насчет «легко». — Она встала из-за стола. — Пошли, застелю ложе.

Они прошли в спальню, и тут он решительно обнял ее, притянул к себе, поцеловав в нежную шею.

— Миленький, — она попыталась оттолкнуть его, — мы же давно обо всем договорились… ну зачем? Я, конечно, понимаю: воздержание у тебя просто смертельное, и вообще дружба дружбой, а эрекция эрекцией…

— Ну а тогда к чему разговоры? — Он просунул руку в прорезь ее халата, нащупал застежку бюстгальтера.

— К тому, что мы — друзья…

— Любовь — это тоже дружба, — возразил он. — Причем настоящая, не знающая никаких границ…

— Но ведь у нас же ничего не вышло тогда… — слабо запротестовала она. — Или жена в глазах стояла?

— Вот именно, милая. Все равно как девственность терял,