Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Забелин стесненно кашлянул, узрев, как по тротуару, держа в руке молоток, шагает Борин сыночек Петя в драных джинсах и в жокейской кепке с козырьком, повернутым на затылок, За Петей, сверля его спину настороженными взорами, следовали двое полицейских, видимо, заинтересованных, с какой целью и куда шагает по вечерней улице неблагополучного района человек с молотком.
— Все не слава богу! — обернувшись на своего приближающегося отпрыска, прокомментировал Боря.
Полицейские, сопровождавшие Петю, явно напряглись, уяснив, что объект их внимания направляется к стоящему с открытым капотом «Кадиллаку», возле которого остановилась патрульная машина.
Петя, в чьих ушах гремела музыка из карманного плеера, укрепленного на брючном ремне с застежкой-черепом, равнодушно глядя на полицейских, вручил папе молоток, озаботив таким поступком уже всю правоохранительную рать.
— В чем дело? — кивнув на молоток и настороженно отодвинувшись от Бориса, вопросил долговязый сержант, блюститель алкогольного уличного воздержания.
— Мы ремонтируем машину, — последовал честный ответ Забелина.
Полицейские сумрачно переглянулись.
— То есть?
Забелин, приняв молоток, воздел его над зевом капота, нанеся увесистый удар по стартеру. Объяснил кратко:
— Барахлит реле. — И, усевшись за руль, повернул ключ в замке зажигания.
Стартер бодро провернул шестеренки, и двигатель завелся.
— Так ремонтируют машины в России? — прищурился один из стражей порядка.
— Да, и результат — налицо, — с вызовом сказал Забелин.
— Вы кончили ремонт? — поинтересовался сержант. — Тогда… уберите молоток в багажник.
— И пиво, — вставил его напарник.
— Вам, кстати, пишут тикет, — сообщил ему Борис. — Вы поставили свой «Форд» возле пожарного гидранта.
У патрульного автомобиля и в самом деле стояла расплывшаяся чернокожая дама в форменном коричневом кителе дорожной службы и старательно выводила какие-то каракули в своих служебных бумагах.
Внимание полицейских мгновенно переключилось на своего коллегу по соблюдению городского правопорядка.
Вспыхнула возмущенная перебранка, изобилующая агрессивной нецензурной лексикой.
Боря, сверкнув золотой фиксой, с довольным видом подмигнул криво усмехающемуся Забелину, уже не впервые наблюдавшему конфликт между «голубыми» так именовались городские полицейские — и «коричневыми» — специалистами исключительно по незаконным парковкам.
Это был антагонизм, чьи корни уходили в прошлое какого-то давнего конфликта служб, едва ли не каждодневно обменивающихся ныне друг с другом взаимными унижениями. Месяц назад Забелин наблюдал, как полицейскую машину едва не уволок штрафной буксир и офицеру, грозившему шоферу буксира оружием, пришлось, дабы отбить служебный транспорт, вызывать на помощь подкрепление, мгновенно заголосившее сиренами по всему Бруклину.
— Сваливаем, — сказал Боря, опуская капот. — Пока волки грызутся, овцам самое время в сарай под запор… Пошли ко мне, пропустим стаканчик-другой под селедочку в сметанке…
Усевшись за стеклянным столиком в гостиной, разлили по рюмкам ледяной «Абсолют».
— Значит, за твое новое назначение! — предложил Борис и, выпив, приложил к синяку на скуле новенький цент, взяв его из вазочки, заполненной мелочью.
— Чего случилось? — спросил, кивнув на синяк, Забелин.
— Да вчера… — неохотно поведал Борис. — Пассажиры…
— Грабануть хотели?
— Ну да… Два латиноса с ножичками…
— И на сколько влетел? — сочувственно поинтересовался Забелин.
— Влетел? Да хрен они угадали! Я же, ты знаешь, чего не люблю, так это платить! У меня, как платить, всегда чего-то с головой происходит, мысли путаются и никогда не получается… Но по фейсу они мне все-таки умудрились, паскуды…
— Ты к шишке доллар приложи, а не цент, — посоветовал Забелин.
— Зачем?
— Исчезнет в сто раз быстрее.
— Мысль, — сказал Борис равнодушно. — О, кстати, возвращаясь к ментам… Не знаю, кому они там помогают, но у меня, помню, когда еще в Одессе жил, квартиру обокрали… Так не то чтобы воров не нашли, а покуда протоколы заполняли и всякими кистями орудовали, чтобы отпечатки пальцев выявить, блок сигарет увели, три кассеты магнитофонные и шарф… И в тот же, представь, день, я в такси тогда работал, подвез одного патрульного, все честь по чести, бесплатно, а вышел он, я глянул — оп-па! — ручки стеклоподъемника нет, свинтил ее мент! Так и тут. Доят козлов отпущения, неуклонно увеличивая их поголовье! Из-за пива цепляются, а вот окажись ты где-нибудь в Гарлеме — попробуй до этих спасителей докричаться! Они туда и носа не сунут… Кстати, в прошлом году еду там — и вдруг колесо спустило. А запаска тоже пробитая. Вылезаю — ночь, ни одного фонаря, только луна светит, пустые дома, и тут целая делегация отмороженных «шахтеров» из-за угла выруливает. Ну, думаю, вот где будет моя могила.
— Так! — сказал Забелин с интересом.
— Вот и так! Я проявляю инициативу — бросаюсь к ним, как к маме родной, трясу руку ихнего вождя обкуренного, всячески выражаю радость и говорю, что прибыл сюда сегодня утром из СССР, попал в беду с колесом, но теперь душа моя поет, ибо эти люди, чье благородство просто высветляет их негритянские лица в кромешной тьме, уж наверняка бедному туристу с двумя долларами в кармане помогут! Они даже от такого напора одурели. Вождь почесал бейсбольной битой свой лоб и кивнул одной из «шестерок». И через три минуты, в течение которых я им дальнейшие комплименты произносил, «шестерка», представь, прикатила хорошенькое колесо. И тут банда безо всякого домкрата дружно мой тарантас приподнимает, меняет мне колесо, я жму лапу вождю, а он мне, значит, советует смущенно: дескать, ты больше в этом районе не появляйся, опасный, дескать, район… Я ему снова — на! — крайнюю признательность и лучшие характеристики, лесть ведь и глухие слышат, а он мне застенчиво так: чего это ты, кстати, насчет двух долларов-то упоминал?.. И знаешь, дал я ему эти два бакса, не стал кроить! От души дал, платил, как сам себе…
Забелин, механически улыбаясь, вздохнул. Подумал: «Вот твоя нынешняя компания — осколки бывшей Страны Советов, нынешняя нью-йоркская лимита, собранная магнитом ложной американской мечты… Сегодня магнит поменял полярность и выталкивает тебя в прошлое. И кто знает, может, вскоре увидишь ты в тусклом сером экранце монитора лежащую на дне лодку с твоим дружком Димой, и вспомнишь ее иной — стоящей, притопив китовьи бока, солнечным деньком у причала, и дружка жизнерадостного вспомнишь, чьи иссохшие останки, зеленые от радиации, разваливаются сейчас на таких же бирюзово фосфоресцирующих во тьме свинцовых сотах пола в реакторном отсеке, задраенном наглухо и навсегда…»
Внезапно ему показалось, что из этого морского похода он уже сюда не вернется, поход будет последним.
То ли от выпитой водки, то ли от нервного прошедшего дня к нему пришло впечатление, словно его настигла и теперь уносит от берега властная, горделивая волна. И вдруг показалось, будто он давно знал, что будет сидеть в этой гостиной в предчувствии, будто видит ее в