– Но это мой дом! – развел руками хозяин беседки.

– Ну и прекрасно! А там – твой сад, – и она вытолкала его в прохладную ночную темноту.

– Что за времена нынче настали? Никакой справедливости… – бормотал себе под нос недовольный вампир, усаживаясь в плетеное кресло.

– Не горюй, – Аш-Эски присела рядом и обняла меня. – Солей не знает многого, во что веришь ты. Но это не делает его хуже. Просто он живет совсем иначе.

– Торгуя собственным телом? – всхлипнула я.

– Ты несправедлива, – Абиссинка вытерла мне лицо. – Он лишь хотел освободить леопарда.

– Можно было его украсть, завести себе нового…

– Ты тоже можешь завести еще одного Солея? – Она покачала головой. – Вот видишь. Он, конечно, обидел тебя, но поступил так, как счел нужным, руководствуясь собственными правилами. И если они кажутся тебе странными, значит, вы отличаетесь друг от друга.

Она уложила меня на кушетку и замурлыкала:

– Не стоит обвинять юношу. В конце концов, он действительно не принадлежит тебе.

– Но Морская Царица сказала, мы предназначены друг другу.

– Это еще ни о чем не говорит, – грустно вздохнула Амфорная Кошка. – Есть множество предназначенных друг другу возлюбленных, которые никогда не будут вместе…

***

Я тихо лежала, согретая ее теплом, и думала о безжалостности, неотвратимости Кейптауна. Когда этот город стал ко мне жестоким? Может, я сама сделала его таким, поверив в несуществующее, возведя собственные надежды в ранг истины…

Я старалась не думать о кострах цыганского лагеря, забыть суровое лицо смуглой принцессы… Но колокольчики на ветру протяжно звенели, как тонкая цепь Ниисы…

В ту ночь мне снились леопарды. Неуловимые, словно призраки, они уходили все дальше, ступая мягкими лапами прямо по воде. А у меня не было сил последовать за ними.

«Кожа моя никогда не загорит, мне не стать частью этого города», – думала я обреченно, а пятнистые легкие фигурки скользили уже мимо Мыса Штормов.

У моих ног плескалось море, и в темной глади отражался прекрасный Кейптаун. Словно огромный зверь с горящими звездами-глазами, он застыл за моей спиной и тихо шептал:

– Тебе с ними не по пути… Словно лучи, ты будешь ловить их в морской воде, снова и снова черпая ее. Но когда принесешь полный кувшин домой и заглянешь в него, поймешь бессмысленность этих попыток. Ведь солнце нельзя удержать. Наутро оно снова взойдет, одаривая теплом истосковавшуюся землю, день за днем будет любить всех вместе, и никогда – тебя единственную…

С тех пор Солей не раз являлся в каф-о-кан Халии, чтобы поговорить со мной, но я неизменно пряталась от него в нашем глиняном домике, посылая к нему Мале.

– Она не хочет с тобой говорить, – с любопытством и сожалением сообщала ему девушка, и мой возлюбленный, допив чай, шел прочь.

В конце концов, он перестал приходить, и стало еще печальнее. С ужасом я думала о том, стоит ли еще его лодка на причале в Рыбацком квартале, или солнечный заклинатель леопардов давно уплыл через Мыс Штормов.

– Что-то ты совсем приуныла, девочка, – хлопнула меня по плечу Халия.

Было раннее утро, и я раскладывала травы на просушку, бездумно перебирая их пальцами.

– Сегодня мы не будем работать, – вдруг сообщила она.

– Почему? – От удивления я немного пришла в себя.

– Солнечное затмение, – женщина указала пальцем на небо. – В Кейптауне это великий праздник, все лавочки и каф-о-каны закрыты.

– Как же его провести?

– Веселиться до вечера, танцевать, водить у костра хороводы и жечь благовония, – вмешалась в наш разговор счастливая Мале.

Не часто ей выпадал свободный денек, еще реже мать отпускала девушку на танцы.

– Все так, – сокрушенно покачала головой хозяйка каф-о-кана. – Ты тоже можешь предаться веселью…

– Что-то не хочется, – я вздохнула, глядя на Мале, кружащуюся по двору.

– Поэтому я предлагаю отправиться со мной, – понизила голос Халия, – в небольшое путешествие. Каждый год в этот благословенный день я ухожу в пустыню молиться. Добираться туда придется под палящим солнцем, что нелегко, но когда золотой диск потемнеет, а ты сядешь у священного костра, многие тайны могут открыться.

Я поглядела на нее с интересом. Наконец-то выдался случай хоть кончиками пальцев прикоснуться к огненной магии, которой владела эта непостижимая женщина.

– О Халия, такая честь! Но почему ты не позовешь Мале?

– Моя дочь боится огня и, похоже, предпочтет плясать, а не молиться. – Она погрустнела. – Но ты, девочка, ищешь ответы на свои вопросы; думаю, в жаркой пустыне сокрыты некоторые из них…

– Я иду с тобой! – Солей на мгновение покинул мои мысли.

Халия кивнула.

***

Она закутала меня в покрывала с ног до головы, прикрыв руки длинными рукавами рубахи. На ноги пришлось надеть мягкие мокасины, а лицо спрятать под плотной чадрой.

– Пустыня – опасное место, – пояснила Халия, протягивая мне холщовую сумку. – Здесь вода, чтобы не лишиться сил от жажды, и волшебные травы для нашего костра.

В длинных просторных нарядах она выглядела очень забавно и казалась еще больше.

– Из чего же мы сложим костер? – я проявляла интерес буквально ко всему.

– Из яблоневых веток.

Хозяйка каф-о-кана спрятала вязанку в свою корзину.

– Но их так мало!

– Не тревожься, девочка, – она загадочно улыбнулась. – Это не обычные дрова, да и темное солнце поделится огнем, так что наш маленький очаг будет гореть до вечера.

Я внимательно наблюдала за тем, что кладет в корзину эта мудрая женщина, но не увидела ничего по-настоящему колдовского.

Между тем настало время отправляться, и мы двинулись в путь, спеша покинуть город.

Дорога была сложной, и хотя солнце еще не успело разойтись как следует, я то и дело останавливалась, чтобы сделать глоток из плетеной бутыли. Но не жаловалась.

– В пустыне ты должна будешь во всем слушаться меня, – строго приказала Халия на одном из привалов.

Время от времени мы поглядывали на небо, но там не происходило ничего необычного. Солнце нещадно палило, редкие облака застыли в горячей лазури, как мухи в тягучей капельке янтаря.

Наконец стены Кейптауна остались позади, а мы все шагали, внимательно глядя под ноги. Несколько раз я замечала ленивых неподвижных змей, и тогда Халия брала меня за руку, уводя прочь известными только ей тропами. Красные ящерицы дружелюбно смотрели нам вслед и, казалось, указывали дорогу.

– Вот мы и пришли, – довольным тоном объявила моя провожатая.