В Испании Горбачева приветствовали криками “Горби! Горби!” и “Торреро!”, как победившего матадора. Он отстранил свою охрану, чтобы пожать людям руки и раздать автографы. На всемирной выставке “Экспо-92”, проходившей в Севилье, чета Горбачевых предстала публике в необычном для себя неофициальном образе: Михаил Сергеевич надел светло-коричневые брюки и зеленую рубашку с коротким рукавом, а Раиса Максимовна – легкую разноцветную блузку и темно-коричневые штаны. Горбачевы также устроили себе настоящий отпуск на Канарских островах и посетили Майорку, где остановились в доме своих хороших друзей – испанского премьера Фелипе Гонсалеса и его жены Кармен Ромеро[2195].

В марте Горбачев провел восемь дней в Германии, где его повсеместно окружали почитатели, скандировавшие его имя. Политики всех рангов, включая канцлера Гельмута Коля, президента фон Вайцзеккера, бывших канцлеров Вилли Брандта и Гельмута Шмидта, считали за честь появиться на публике вместе с человеком, которому миллионы немцев были благодарны за помощь в воссоединении их страны. Гельмут Коль, который редко упускал возможность упомянуть, что они с Горбачевым на ты, приветствовал “своего друга Мишу”: “Мы, немецкая нация, и лично я никогда не забудем, что ты для нас сделал”. Официальным спонсором поездки стал немецкий издатель Горбачева, медиаконцерн Bertelsmann, который также сделал большое пожертвование в Горбачев-Фонд. Раиса Максимовна, сопровождавшая мужа практически на всех приемах и встречах, настолько устала, что даже пропустила одну или две экскурсии. “Муж заверял меня, что стал свободным человеком, но я совершенно этого не заметила, – шутила она. – Его календарь говорит об обратном. Он постоянно работает, и у нас не получается поработать вместе. Надеюсь, что когда-нибудь все изменится”[2196].

Тем временем Ельцин пожалел, что выделил Горбачев-Фонду здание бывшего Института общественных наук, и вскоре Фонд оказался в осаде. Сначала его мучили проверками, пытаясь уличить в незаконном использовании денежных средств бывшей компартии. Затем последовала конфискация имущества, которое Фонд “унаследовал” от института, из-за чего Горбачеву пришлось сократить много сотрудников. Далее отобрали гостиницу, которая ранее также принадлежала институту, а теперь была одним из немногих источников дохода Фонда. Наконец, утром 7 октября 1992 года перед зданием прошел протестный митинг, явно заранее спланированный. Несколько десятков демонстрантов, которые после признались, что их привезли в Москву из других регионов, грозились “прижать вашу кодлу к ногтю” и “намять бока этим сволочам”. Горбачев как раз направлялся в Фонд, когда ему сообщили о блокаде. Он созвал пресс-конференцию, чтобы урегулировать ситуацию, однако оказалось, что Ельцин уже издал распоряжение о сокращении площади Фонда с 3500 до 800 кв. м.[2197] Полиция окружила здание и не пропускала сотрудников внутрь.

Горбачев нанес ответный удар в интервью Der Spiegel: “Президент Ельцин полностью изолировал себя или, как у нас говорят, сел в лужу”[2198]. В 1993 году Ельцин приказал военным стрелять по Белому дому, где укрывался мятежный парламент. “СНГ не заработал, страна разорвана, экономика развалена, – заявил Горбачев. – Семьдесят процентов граждан оказались на грани нищеты”. Проблема с этим обвинением заключалась в том, что многие россияне считали этот кризис наследием политики Горбачева, поэтому не возымело должного эффекта и его заявление: “Если надо будет спасать страну – я вернусь”[2199].

В декабре 1993 года две проельцинские партии с треском проиграли парламентские выборы, после чего Горбачев призвал Ельцина добровольно уйти в отставку, что в свое время сам Ельцин требовал от Горбачева[2200]. 9 мая 1995 года Ельцин принимал парад войск на Красной площади по случаю 50-летия победы во Второй мировой войне, а после посетил торжественный прием, на котором присутствовали президент США Билл Клинтон и канцлер Германии Гельмут Коль. Горбачева не пригласили ни на трибуну, ни на прием[2201].

Тем временем атмосфера вокруг экс-президента продолжала накаляться: его имя засветилось сразу в двух судебных процессах. В 1992 году 37 депутатов Госдумы потребовали от Конституционного суда РФ признать незаконным указ Ельцина о роспуске КПСС, в ответ 52 антикоммуниста обвинили компартию в антиконституционной деятельности. Учитывая, что страна пребывала в полном хаосе, на обломках одного государства (СССР) рождалось другое (Российская Федерация) и Конституция не соблюдалась, это судебное разбирательство, объединившее в себе два процесса, носило чисто политический характер. Горбачев оказался между двух огней: коммунисты обвиняли его в предательстве компартии, а сторонники Ельцина – в развале страны. Он решительно отказывался давать показания в суде, назвав это делом принципа. В интервью Дэвиду Ремнику Горбачев не скрывал своей обиды: “Слушайте, я не собираюсь участвовать в этом дрянном процессе”[2202].

Второе дело было не многим лучше, однако Горбачев согласился поучаствовать в судебном процессе. Формально это были последние отголоски разбирательств вокруг августовского путча 1991 года. В феврале 1994 года Госдума предложила амнистию всем членам ГКЧП, и генерал Варенников стал единственным, кто ее не принял и предпочел предстать перед судом. Как ни парадоксально, Варенников пытался доказать, что заговорщики пытались спасти страну от Горбачева и что именно Горбачев был вдохновителем путча. Бывший лидер это отрицал. Восемь часов он давал показания Военной коллегии Верховного суда РФ в качестве свидетеля по делу Варенникова, и это было для него сущим кошмаром. У зала суда собрались сторонники генерала, которые скандировали: “Иуда! Иуда!” Варенников, защищавший себя в суде самостоятельно, без помощи адвоката, кричал Горбачеву: “Ты ренегат и предатель своего народа”. “Наглая ложь! Ложь и клевета!” – кричал Горбачев в ответ. За всем этим наблюдали заговорщики Крючков, Язов и Лукьянов, пришедшие в суд как обычные посетители. Один прокурор утверждал, что Горбачев был инициатором переворота, другой прокурор с этим согласен не был – очередной признак того, как сумбурно проходило разбирательство. Варенников был оправдан, и зал взорвался возгласами “Спасибо” от его приверженцев. Суд постановил, что генерал выполнял приказы начальства и пытался спасти страну, а не предать ее[2203].