Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мне уже надоело, – кричал он, – содержать на свой счет такую массу солдат и праздношатающихся! Справедливость требует, чтобы, по крайней мере, правительство и богатые люди прислали мне значительную сумму денег для уплаты долгов смерти!» Так называл он требуемый им налог и обещал навсегда сохранить жизнь уплатившим его, бедняки же все должны были умереть как совершенно бесполезные существа. Затем его крайне возмущала необходимость содержать в своем дворце столько помешанных, и он не раз просил доктора отрубить им всем головы, что не мешало ему, однако, заботливо ухаживать за ними в случае их болезни. Вообще, ему была свойственна полная непоследовательность. Небольшие деньги, получаемые им за поденную работу, он употреблял для уплаты какому-нибудь мошеннику, которого посылал с письмами и поручениями то к Солнцу, то к звездам, то к смерти, к грому и вообще к силам природы, прося у них помощи, а по ночам вступал с ними в дружеские интимные беседы. Когда в окрестных деревнях случалось какое-нибудь бедствие, он был чрезвычайно доволен, считая его одним из обещанных им наказаний и видя в этом доказательство, что погода, Солнце или гром повинуются ему.
В чемодане у него хранились какие-то жалкие подобия корон, но он уверял, что это настоящие императорские и королевские венцы Италии, Франции и других государств, а короны, которые носят теперь государи этих стран, признавал не имеющими никакой цены, как незаконно захваченные узурпаторами, обреченными на гибель в ближайшем будущем, если только они не заплатят ему долги смерти (i debiti della morte) векселями на множество миллиардов.
Но всего типичнее проявлялся безумный бред этого больного в его письменных произведениях. В молодости он выучился читать и писать; однако теперь считал недостойным себя обычный способ письма и потому изобрел собственный шифр для своих записок, векселей, указов, адресованных или к Солнцу, или к смерти, или к военным и гражданским властям. Карманы его были всегда наполнены подобными документами. Писал он, употребляя преимущественно одни только заглавные буквы, к которым иногда присоединял известные знаки и фигуры для обозначения предметов и лиц. Слова по большей части отделялись друг от друга одной или двумя точками и состояли лишь из нескольких букв, почти всегда исключительно согласных, без всякого отношения к числу слогов.
Например, чтобы написать две фразы: «Domine Dio e ricoverato all’ospedale di Racconigi fa sentire al prefetto del tribunale di Torino se vuol paeare i debiti della morte. Prima di motire venga di presto all’ospedale di Racconigi[148]», он на большом листе изобразил следующее:
Вместо подписи нарисован был двуглавый орел с лицом на груди – любимая эмблема больного, который носил ее даже на шляпе и на платье.
Здесь, кроме пропуска некоторых букв, преимущественно гласных, как это принято у семитов, мы встречаемся еще и с употреблением тех символов, которые в египетских иероглифах называются определительными (determinativi). Так, например, смерть изображена посредством черепа и костей, а председатель туринского суда посредством грубо нарисованного в полумесяце, и притом вверх ногами, профиля.
В других произведениях того же больного возврат к древним письменам (атавизм) еще заметнее, так что буквы почти совершенно заменены рисунками.
Например, чтобы сильнее выразить все величие своей власти, больной нарисовал целый ряд рожиц, служащих эмблемами стихий и близких ему высших существ, составляющих армию, готовую по первому знаку его ринуться на борьбу с земными владыками, оспаривающими у него господство над миром. Тут изображены по порядку: 1) Вечный Отец, 2) Святой Дух, 3) Св. Мартин, 4) Смерть, 5) Время, 6) Гром, 7) Молния, 8) Землетрясение, 9) Солнце, 10) Луна, 11) Огонь (военный министр), 12) Могущественный человек, живущий от начала мира, и брат автора письма, 13) Лев ада, 14) Хлеб, 15) Вино. Затем следует двуглавый орел, который заменяет на рескриптах печать или подпись. Под каждым изображением находятся, кроме того, буквы, например, под первым – Р. D. Е. R. (Padre Eterno), под вторым – L. S. Р. S. (lo Spirito Santo) и т. д.
Это одновременное употребление букв, рисунков и эмблем представляет интересный факт в том отношении, что напоминает фоноидеографический период, вероятно пережитый всеми народами (мексиканцами и китайцами, без всякого сомнения) до изобретения ими буквенного письма, что доказывается не только греческим словом grafo для выражения глаголов рисовать или писать, но и самой формой современных письменных знаков, напоминающих звезды и планеты.
У дикарей Америки и Австралии письменные буквы и до сих пор заменяются грубо сделанными рисунками. Так, чтобы выразить письменно, что кто-нибудь обладает быстротой птицы, они изображают человека с крыльями вместо рук. Два челнока с фигурками внутри (медведь и семь рыб) служат выражением того, что рыбаки поймали в реке медведя и несколько рыб. Это даже и не письмена, а скорее связанные одной общей идеей знаки, служащие для напоминания событий, сохраняющихся в песнях или преданиях.
У некоторых племен существуют еще менее совершенные письменные знаки, напоминающие наши ребусы; так, американцы племени майя для обозначения слова врач рисуют человека с пучком травы в руке и крыльями на ногах, очевидно намекая этим на обязанность его поспевать всюду, где нуждаются в его помощи; эмблемой дождя служит ведро и пр.
Точно так же древние китайцы, чтобы выразить понятие о злости, рисовали трех женщин, вместо слова свет изображали Солнце и Луну, а вместо глагола слушать – ухо, нарисованное между двух дверей.
Эти грубые эмблематические письмена приводят нас к тому заключению, что риторические фигуры, составляющие гордость педантов-филологов, доказывают скорее ограниченность ума, чем его высокое развитие; в самом деле, цветистостью часто отличаются разговоры идиотов и глухонемых, получивших образование.
После того как эта система письменного выражения идей практиковалась долгое время, некоторые наиболее цивилизованные расы, например мексиканцы и китайцы, сделали шаг вперед: они сгруппировали фигуры, служившие вместо письменных знаков, и составили из
