– Любовь – очень сильная штука, – задумчиво сказал Жуга, глядя вдаль. – Она поглощает тебя всего, без остатка, заставляет делать всякие глупости, отравляет, как яд… Я ненавижу это чувство.

– Дурак ты.

– Я знаю. Ладно. Я замёрз, пойдём.

Они прошли вдоль берега квартала два, свернули несколько раз и после недолгих поисков остановились у знакомой калитки.

На сей раз им открыли сразу. Сегодня Герта, не в пример себе вчерашней, выглядела лучше – красное с зелёным платье, волосы уложены в подобие причёски, на губах кармин. Разорванную нитку жемчуга сменила тонкая цепочка с медальоном.

– А, это вы…

– День добрый, – поздоровался Жуга. Вильям стащил с головы берет и не без галантности раскланялся. Гадалка кивнула в ответ.

– Сегодня нас только двое. Тил… Видишь ли, Гертруда…

– Я знаю. Золтан мне сказал, что Телли не придёт. Входите.

На лестнице Вильям обернулся.

– Видал? – он кивнул Герте вслед. – Это, по-твоему, халат? Эх, ты, деревня…

– Всё равно, – пожал плечами травник. – Серое ей не идёт.

В приёмной было натоплено, но в меру. Прислуги Герта не держала и всю работу, даже самую тяжёлую, по дому делала сама. Стол был завален книгами, пергаментными свитками и стружками от перьев, похожими на срезанные ногти. На краешке стола, к удивлению травника, примостился хрустальный шар. Был он маленький – с кулак, зеленоватого оттенка, непохожий на другие.

– Я думал, ты не пользуешься шаром.

– Я спрятала его вчера. Золтан предупредил, что у тебя с ними проблемы.

– Не то чтобы у меня, скорее, у них со мной. Хрупкие они, – он поднял взгляд. – А что ж сегодня-то?

– Проверить надо кое-что, одну теорию. Садитесь.

Она подвинула к себе стул, перебрала бумаги и вытащила один листок.

– Я посмотрела свои записи и книги, – начала она. – Это касается вашего друга с зонтиками.

– Олле? – вскинулся Вильям. – Что с ним?

– Это трудно объяснить. Что-то выбросило его из нашей реальности, но удар был недостаточно силён, чтобы он ушёл навсегда. Он слишком привязан к этому миру и постоянно возвращается. Но плоскость колебаний так растянута во времени, а инерция так велика, что Олле пробивает ткань нашего мира и снова уходит. И так раз за разом.

Жуга и бард переглянулись.

– Я ничего не понял, – сказал травник.

– Я тоже, – поддакнул ему Вильям. – Попроще можно?

– Можно. Представьте иголку и холст. Холст – это как бы мир, а иголка – Олле. Игла проходит через ткань, выходит с другой стороны, потом обратно… Теперь понятно?

– Вполне, – кивнул Жуга. – А нитка за иголкой тянется?

– Я не думаю, что он что-то «сшивает»: он, скорее, не игла, а шило – только дырки делает. Сны людей для него как маяк. А может, сны и есть уже дырки в ткани реальности.

– Его можно вернуть?

– Не знаю. Слишком мало данных. Возможно, эти колебания затухают. Но вообще, судя по вашим рассказам, он там вполне освоился. Похожий случай был лет сто, сто пятьдесят тому назад – парнишку звали Рип ван Винкль. Он ушёл в лес и пропал. А после кто-то похожий на него стал являться детям перед сном. С мешком влезал через трубу по верёвке и сыпал им в глаза песок, чтобы заснули. Потом он объявился, спустя почти сто лет, ничуть не постарев, и всё прекратилось. Хотя песочного человечка поминают до сих пор.

– Странно, – проговорил задумчиво Вильям. – Мне Олле рассказывал стишок про человека с верёвкой и мешком, который исчез в лесу. А у меня на родине поют колыбельную про Вилли Винки: «Крошка Вилли Винки ходит и глядит, кто не снял ботинки, кто ещё не спит…»

– Наверное, это тоже был он, – Гертруда заглянула в пергамент. – Ещё упоминается человек, который капал в глаза спящих сладким молоком, но это было так давно, что даже нет ссылки на время. Вообще, такие случаи редки. Во-первых, нужен очень мощный первоначальный импульс, чтоб покинуть этот мир мгновенно и живым, а во‑вторых, сны – притягательная штука, но не каждый человек способен в них существовать. Для этого нужен особый склад ума, такое, знаете ли, чувство равновесия…

– Он канатоходец.

– А, тогда понятно. Жаль, я не знаю, что случилось.

– Может, это поможет? – Вильям полез в кошель и достал наконечник стрелы. – Я… гм… Олле исчез, когда в него попала стрела. У неё был точно такой наконечник.

Гертруда осторожно попробовала пальцем остриё. Нахмурилась.

– Откуда это у вас?

– Мне дал Рудольф из Лиссбурга. Принёс штук десять.

– У него их целый бочонок, – подтвердил Жуга. – Я не знаю, что это, но если он не врёт, их сделал маг по имени Эйнар.

– Эйнар? – переспросила Герта. – Эйнар Орчиз? Который высвистывал ветер?

– Не знаю. Рудольф говорил, что этот Эйнар хотел стать дельфином и однажды исчез.

– Тогда это он. Очень интересно! Могу я это взять на пару дней?

– Разумеется, – кивнул Вильям.

– Я вот ещё что хотел, – Жуга достал мешок и выложил на стол дощечку. – Что ты скажешь вот об этом?

– АэнАрда! – воскликнула Герта. – Я думала, их уже не осталось.

– По-моему, я это уже слышал, – пробурчал Жуга. – Это всё?

– Золтан намекал, что у тебя есть для меня какой-то сюрприз, но такого я не ожидала. Превосходный экземпляр! – Глаза Гертруды светились восхищением. – К тому же в фазе активации… Уже конец игры?

Травник вздрогнул.

– С чего ты взяла?

– Всего пять фигур осталось.

– Их и было пять. С самого начала.

– Не понимаю, – нахмурилась та. – Должно быть восемнадцать. Сколько сделано ходов?

– Я не считал. Десяток или два.

– И все – с пятью фигурами? Невероятно! – Герта вскочила и направилась к камину. Оглянулась запоздало. – Ты позволишь мне взглянуть на фигуры противника?

У травника отвисла челюсть.

– Это можно сделать?!

– Да, конечно… – Гертруда осеклась на полуслове и нахмурилась. – Постойте, постойте. Так вы не знали? Как вы тогда играете?

Жуга вздохнул.

– Никак.

* * *

– Ну и ну… Как вам это удалось?

Курился дым. Ароматическая палочка светилась красным огоньком. Над доской, на тонкой и высокой проволочной треноге покоился хрустальный шар. Свет шести свечей, установленных в углах доски, отражался в глубине хрусталя и зеленоватым, чуть мерцающим сиянием струился вниз. Повсюду за пределами стола царила темнота – Гертруда занавесила окно, а огонь в камине догорел. Дым от курительной свечи стелился над столом, и в его тяжёлых стынущих клубах проступали очертания невидимых фигур. Жуга и Вильям боялись шевельнуться и дышали в сторону, чтобы не разрушить призрачную картину.

– Одиннадцать фигур, – сказала Герта, – и на удивление хорошая позиция!

– У кого хорошая