Если допустить подобное распространение, то окажутся ничтожными все возможные соглашения такого рода, и, следовательно, исчезнет всякая надежда на иной исход войны, кроме одержания победы. Напротив, нужно заметить, что верховное право собственности уполномочивает не безусловно, но лишь постольку, поскольку это служит общим интересам, в правлении не вотчинном, а гражданском, даже королевском. В большинстве же случаев в интересах общего блага предпочтительно соблюдение таких соглашений, сюда относится, что нами было сказано в другом месте о необходимости сохранения существующего порядка. Добавь к этому, что там, где обстоятельства вынуждают к соблюдению верховного права собственности, тем не менее должно давать возмещение, как будет разъяснено ниже гораздо подробнее.

VIII. Примеры скрепления такого рода обещаний клятвой, приносимой государством

1. Далее соглашения могут освящаться не только клятвой царя или сената, но и клятвой самого государства. Так, Ликург заставлял лакедемонян освящать клятвой свои законы, Солон – афинян, а чтобы правовая сила клятвы не угасала со сменой лиц, клятва должна была возобновляться ежегодно.

Если такой порядок вводится, то исключительно с той целью, чтобы от обещания не отступались даже в интересах общегосударственного блага; ибо государство может отступиться от своего достояния и слова могут иметь столь явный смысл, что не допускают никакого возражения. Валерий Максим так обращается к Афинам: «Прочти закон, связывающий тебя клятвой» (кн. V, гл. 3). Римляне называли священными законы, которыми сам римский народ связывался клятвой, как объясняет Цицерон в речи «В защиту Бальба»[1503].

2. У Тита Ливия по этому предмету в третьей книге имеется само по себе довольно темное рассуждение, где на основании мнения многих толкователей права он называет священными и неприкосновенными трибунов, но отнюдь не эдилов, не судей и децемвиров; однако если кто-нибудь причинит вред кому-либо из них, то это произойдет вопреки праву. Причина такого различия в том, что эдилы и прочие должностные лица ограждались одним только законом; то, что окончательно повелевал народ, имело обязательную силу; поскольку же закон оставался в силе, ни у кого не было права поступать вопреки закону. Трибунов же ограждала государственная религия римского народа; и принесенная клятва не могла быть устранена даже самими поклявшимися без нарушения религии. Дионисий Галикарнасский в книге шестой пишет: «Брут, созвав народное собрание, внес предложение о том, чтобы это должностное лицо квириты сделали неприкосновенным не только в силу закона, но также и в силу клятвы, что всеми было одобрено». Потому-то закон и назван священным.

В связи с этим не был одобрен добрыми гражданами поступок Тиберия Гракха[1504], который лишил трибунского звания Октавия, заявив, что власть трибуна получает освящение от народа, а не вопреки народу.

Таким образом, как мы сказали, клятвой могут обязываться государство и царь, даже в делах граждан.

IX. Случай, если третье лицо, которому дано обещание, вмешается в дело

Но и для третьего лица, не причинившего насилия, обещание должно сохранять силу. Мы не станем допытываться, что и в какой мере ему важнее, так как различения эти составляют тонкости римского права. Ведь естественный интерес всех людей составляет забота о других людях. Так, мы читаем, что у Филиппа в силу заключенного им мира с римлянами[1505] было отнято право свирепствовать против тех македонян, которые отпали от него во время войны (Ливий, кн. XXXIX).

X. Как происходит изменение государственного строя?

Но, как мы доказали в другом месте, существуют иногда и смешанные государства. Подобно тому, как из одного простого государства в договорном порядке можно перейти в другое простое государство, так в том же порядке можно перейти в смешанное государство. И бывшие подданные овладевают верховной властью или же, по крайней мере, некоторой частью ее даже с правом отстаивать эту часть силой.

XI. Угроза не создает основания для законного возражения против торжественной войны в силу права народов

1. Что же касается войны торжественной, то есть с обеих сторон публичной и формально объявленной, то наряду с прочими особыми последствиями согласно внешнему праву она отличается еще тем, что обещания, данные в ходе ее или в целях ее окончания, приобретают такую силу, что не могут быть объявлены ничтожными ссылкою на незаконно причиненное насилие вопреки воле того, кому они даны. Ибо подобно тому как многое другое, не будучи свободно от порока, все же признается законным по праву народов, так и принуждение угрозой, применяемое взаимно в такого рода войне, считается допустимым[1506].

В противном случае, если бы не удалось прийти к соглашению, соответствующим войнам, чрезвычайно частым, не могло бы быть положено ни меры, ни предела, что, однако, требуют интересы человеческого рода. Это и есть то, что разумеется под именем права войны, о соблюдении которого между врагами говорит Цицерон («Об обязанностях», кн. III). И еще Цицерон указывает, что враг на войне сохраняет некоторые права, не только естественные, но и возникшие из соглашения народов («Против Верреса», IV).

2. Однако отсюда отнюдь не следует, что тот, кто исторгнет обещание несправедливой войной, сможет удержать за собой то, что им получено без нарушения чести и обязанности доброго мужа, или даже заставить другого соблюдать обязательства как клятвенные, так и не скрепленные клятвой. Ибо ведь по существу и по самой природе содеянное остается несправедливым; и эта самая внутренняя несправедливость деяния может быть устранена только новым и подлинно свободным соглашением.

XII. Что должно понимать под угрозой, признаваемой правом народов?

Впрочем, сказанное мной о том, что угроза признается законной в торжественной войне, должно относиться к такого рода угрозе, которую не отвергает право народов[1507]. Ибо если что-нибудь отнято под страхом насилия или же любой иной угрозой вопреки данному слову, то правильнее будет сказать, что дело подлежит разбору согласно праву естественному, потому что право народов не простирает своего действия на подобную угрозу.

XIII. Должно соблюдать добросовестность и пo отношению к вероломным

1. Я сказал выше, приведя общие соображения, что добросовестность должно соблюдать даже по отношению к вероломным (кн. II, гл. XIII, пар. XVI). То же самое утверждает Амвросий, он полагает, что, вне всякого сомнения, нужно простирать добросовестность также и на вероломных врагов, каковы, например, были карфагеняне, по отношению к которым римляне нерушимо соблюдали добросовестность. «Сенат не взирал на лица тех, по отношению к кому он выполнял свои обязательства», – говорит в подтверждение этого Валерий Максим (кн. VI, гл. 6). И Саллюстий пишет: «В ходе всех Пунических войн, хотя карфагеняне во время мира и перемирий совершили много безобразных злодеяний, наши отцы сами никогда не пользовались случаем для совершения чего-либо подобного».

2. Аппиан о вероломных лузитанцах, которых приказал изрубить Сергий Гальба, обманув их новым соглашением, говорит: «Отметив вероломством за вероломство вопреки римскому достоинству,