— Братья, — говорил Дмитрий, — бейтесь крепко с татарами, ибо за веру отцов стоите и за Святую Русь! Ныне день Пресвятой Богородицы[350], на помощь Ее и на доблесть вашу возлагаю все мои упования! Коли днесь победим, — конец поганому игу навеки, а вам вечная слава! Бейтесь же, не щадя живота, и смерти не бойтесь, ибо если оплошаем и пустим татар на Русь, жизнь наша будет хуже смерти!

Закончив объезд, Дмитрий подъехал к группе воевод, стоявших впереди Большого полка.

— Редеет мгла, — сказал он, — скоро с Божьей помощью и начнем. Время уже и мне изготовиться к сече.

— Али ты не готов, княже? — с удивлением спросил боярин Бренко, оглядывая доспехи и оружие Дмитрия. — Кажись, у тебя все на месте и в справности.

— Слово мое было еще в Коломне: буду биться сегодня как простой воин. Пойду наперед, а ты за меня станешь в Большом полку.

— Одумайся, Дмитрей Иванович! Такое великому князю не подобает. Должен ты стоять под стягом на высоком месте и блюсти сражение, дабы всякий воин, видя, что жив ты, укреплялся духом и лучше бился. Бойцов у нас не счесть, а государь ты один!

— Дабы все государя видели на своем месте, наденешь мой доспех и епанчу, и стяг мой при тебе будет. Сменяемся и конями. А я, как положил себе перед Господом и перед моим народом, так и сделаю. — С этими словами Дмитрий сбросил свой алый плащ и начал отстегивать ремни золоченых оплечий и нагрудного зерцала.

— Княже! Не делай того, молю тебя! — воскликнул Бренко.

— Коли себя не жалеешь, нас пожалей, — сказал Микула Вельяминов. — Ну, как убьют тебя, что с Русью станется? Вотчич твой Василей отрок еще, не удержать ему бремя власти в столь трудную пору.

— На вас уповаю, братья. Как мне с юных дней были вы твердой опорою, так и его не оставите своею помощью. А я не могу инако: ужели хотите, чтобы, всех вперед призывая, сам я позади схоронился? Не токмо словом, но и делом хочу послужить Руси впереди других и дать пример слабым[351]. На, надевай, — добавил он, протягивая Бренку свой шлем-ерихонку, — нету нам времени для разговоров!

Бренко, еле сдерживая слезы, надел доспехи и епанчу великого князя и сел на его коня. Дмитрий, оставшись в простой кольчуге и надев на голову стальной шишак, поданный ему кем-то из воевод, мало чем отличался теперь от рядового воина.

— Ну, Миша, давай простимся, всяко может случиться, — сказал он Бренку. — С детских лет был ты мне набольшим другом, будь таковым и сыну, ежели что.

— В том не сумневайся, Дмитрей Иванович! Только ужели мыслишь ты, что, на твое место став, я сегодня меча не выну? Что хошь после со мною делай, но как бы ни обернулось, — назад я отсюда шагу не подамся, как и сам бы ты не подался!

— Стой крепко, но на рожон не лезь. Сам даве сказал, что войско должно государя под стягом видеть. Ну, храни тебя Христос! — и, трижды поцеловав Бренка, Дмитрий вскочил на его коня и поскакал вперед.

Почти одновременно с Дмитрием к голове Передового полка подъехал один из находившихся впереди дозорных и сообщил, что приближаются татары. В тумане их не было видно, но уже отчетливо слышались голоса и шумы, присущие движению большого войска. Шло оно медленно, видимо, как и русские, ожидая, когда прояснится.

Это случилось почти внезапно: подувший с Дону ветер в несколько мгновений рассеял туман, и противники увидели друг друга. Черный вал татарского войска, раскинувшись во всю ширину поля, стоял в двухстах саженях. Версты на полторы сзади и чуть влево, на холме виднелся красный шатер Мамая, откуда хан приготовился наблюдать сражение.

Заметив, что оба крыла орды поотстали от середины, Дмитрий тотчас приказал Передовому полку продвинуться немного вперед, выдвигая фланги. Медленно шли навстречу и татары. Когда расстояние сократилось шагов до ста, обе стороны остановились. Ордынские военачальники почему-то медлили с приказом начинать битву, — выжидал и Дмитрий, не исключая того, что хан вступит в переговоры. Может быть, того же ожидал Мамай со стороны Дмитрия.

Тем временем первые ряды воинов, распаляя себя, завязали крепкую перебранку, понося друг друга самыми обидными словами. Вскоре отдельных выкриков уже нельзя было расслышать в общем свирепом реве.

Наконец из ордынских рядов вырвался вперед огромного роста всадник в стальных доспехах и с копьем в руке. Подскакав к русскому войску, он осадил коня и крикнул:

— Языком женка быется, баатур быется копьем! Колы ест такы храбры рускы свыня, чтобы нэ боялся быться с Темыр-бей[352], пусть ыдет напыред!

Дмитрий с тревогою оглянулся. Надо было не только принять этот вызов, но и победить татарина, иначе русское войско, еще не начав сражения, сникнет духом. Но кто может свалить этого великана?

Из рядов выехал прославленный своею силою витязь Григорий Капустин.

— Дозволь, великий государь, я сражусь с басурманом, — промолвил он. Но не успел Дмитрий что-либо ответить, как к нему приблизился инок Пересвет:

— Во славу животворящей Троицы и Пречистой Девы, княже, благослови на подвиг!

Дмитрий в замешательстве оглядел смельчаков: оба телами истые богатыри, — Пересвет чуть повыше, а Капустин пошире в плечах. Этот, вестимо, в бою гораздо искусен и годов на двадцать моложе, но инока Бог ведет, — не зря же благословил его в войско провидец Сергий. И князь, почти не колеблясь, сказал:

— Иди, отче, тебе вверяю русскую честь!

Пересвет поклонился государю, помолился коротко и, взяв из рук ближайшего воина тяжелое копье, тронул вперед. Он сидел на крепком вороном коне, но сам был, как обычно, в черном кукуле[353]и в схиме, с медным крестом на груди.

— Погоди, отче! — крикнул Дмитрий. — Неужли так выйдешь? Надень хоть кольчугу либо щит возьми.

— Мне того не надобно, государь: схима моя надежней кольчуги, а щитом мне молитва преподобного Сергия! — и с этими словами Пересвет выехал из рядов, навстречу татарскому богатырю.

— Ты зачэм, стары борода? — удивился Темир-бей, увидев его. — Я баатур на бытву звал, а поп мне нэ надо!

— Я с тобой буду биться, — сказал Пересвет.

— Со мной быться ты, поп?! Значыт, рускы баатур нэт? Ыли рускы баатур за поп прятался?

— Хлипок ты, татарин, с русскими богатырями биться. Сперва спробуй русского попа одолеть. Становись в поле!

— Хлыпкы я? Поп одолеть?! Еслы поп прышел смеяться с Темыр-бей, смэх тыбе нэ будет, умырать будет! А потом с настоящим баатур буду быться! — с этими словами Темир-бей рванул повод и погнал коня в сторону. Пересвет поскакал в другую.