— Тать шелудивый! — сурово сказал Боброк. — Тебе бы ныне за троих усердствовать, а ты в страже спишь, ровно и не Русь за тобой. Ну, пеняй на себя: ежели стоять невмоготу, будешь висеть!

— Князь пресветлый! — возопил Кабычей, понимая, что не мольбы о пощаде, а лишь находчивость может спасти его от петли. — В животе моем и в смерти ты волен! Только не спал я, милостивец, сгореть мне на этом месте, не спал!

— Вона! — насмешливо произнес Боброк. — Стало быть, это мне только привиделось?

Слово «привиделось» внезапно вдохновило Кабычея, который до этого и сам не знал еще, что станет врать в свое оправдание.

— Не спал я, княже, Богом тебе клянусь, — проникновенным голосом сказал он. — А было мне в тот самый час небесное видение.

— Видение?! Да ты, никак, из разбойников одним скоком во святые угодил?

— Нешто только святым бывают видения, княже милостивый? Господь печется о всех. Может, через тоё самое восхотел Он наставить меня на путь правды и святости! Мало, что ли, святых смолоду бывали разбойниками?

— Вишь, куда ты наметил! Только не поспеешь ты стать святым, ежели так службу несешь!

— Помилосердствуй, княже, не прими греха на душу! Нешто моя в том вина, что на службе Господь послал мне видение?

— Что же такое тебе привиделось?

— Глянул я, княже, ненароком на небо и вот вижу: летит с ордынской стороны облако великое и прямо на Русскую землю! Полыхают с того облака молоньи и громы, спущается оно все ниже, и вот почала выходить из него несметная рать. Но тут, со стороны полуденной, внезапу пришли два витязя юных, в светлых одеждах и с вострыми мечами в руках… Надысь, было то святые Борис и Глеб! И приступили они без страху к татарским воеводам, рекуче: «Кто вам, поганым нехристям, сыроядцам[349]проклятым, дозволил тревожить Святую Русь?» И как почали сечь басурманов своими мечами, индо стон смертный пошел по всей ихней орде! В недолго время посекли всех до единого и само облако то искрошили в шмотья… А после, гляжу, — святой Глеб прямо сюды идет, до мене! И тут я в страхе сомлел и сник, — энто как раз в тот самый миг было, когда ты подошел и вдарил, думая, что я заспал…

— Ну и здоров ты врать! — подивился Боброк.

— Пусть я в землю врасту, ежели солгал тебе, всесветлый князь! Истинно так все было, как я сказал. Надо быть, в этом знамение Божье, что пособят нам посечь татар святые Борис и Глеб!

Боброк пристально поглядел на Кабычея, усмехнулся, малость подумал, потом сказал:

— Ну слушай теперь меня, провидец: в иное время я бы с тебя за такое велел спустить три шкуры. Одну за то, что в дозоре спишь, а другие две, дабы уразумел ты, что меня не столь легко обмануть. Но возблагодари Господа: сегодня нам твое «видение» вельми сгодится. С зарею будет тебе смена, — ходи по полкам и всем пересказывай то, что и мне сказал!

Утром по всему стану только и судачили о том, что некоему святой жизни мужу, Фоме Кабычею, от Бога было в ночи знамение, чтобы русские воины шли в битву с верою и без страха, ибо будут среди них невидимо сражаться святые Борис и Глеб, коим Господь велел посечь орду. Слыша такое, даже робкие укреплялись духом, и только лишь в сотне Кабычея, где он был хорошо известен, люди дивились и не знали, что думать.

— Это наш Фомка-то святой жизни муж? — говорил Васюк Сухоборец, высокий и жилистый воин, судя по щеке, изуродованной шрамом, уже побывавший в битвах. — С эдаким святым повстречаться в лесу не приведи Господь!

— Шалыган как есть! — подтвердил другой воин, Юрка Сапожник. — Чтоб меня ноне убил первый татарин, коли не соврал он про тоё видение! Таким шпыням видениев не бывает!

— Кто знает, братцы! Может, оно и вправду было, — промолвил огромный, похожий на лешего, но миролюбивый Федяй Зернов. — Не токмо попам да боярам Господь чудеса являет. Сподобляются того и простые люди!

— За простых людей кто говорит! Да Фомка-то ведь разбойник!

— Ну и што? Разбойник о бок с самим Христом был распят!

— Эко сказал! Нешто наш Кабычей с того стал лучше? Что хошь говори, а не поверю я, чтобы ему было видение!

— А чего бы он стал врать-то?

— Вона, чего! Тут и дите уразумеет: выпялиться хотит перед людьми, вот и врет!

— Он ловок, Фомка-то! За тую выдумку ему еще, гляди, и перепадет чегось!

В этот миг из-за ближайшего куста появился и сам Фома Кабычей. Он не шел, а шествовал, словно епископ, весь преисполненный сознанием своей значимости. С минуту все молча глядели на него, потом кто-то засмеялся, а Васюк сказал:

— А вот и сам преподобный угодник грядет! Здрав буди, честной отец! Так было тебе, говоришь, видение?

— Вестимо, было, — буркнул Кабычей.

— Ан врешь!

— Ан не вру! Ты поди послухай: все войско о том гутарит!

— Стало быть, всем приспел наврать. Ты что на язык, что на ноги скор. Коли совести нет, энти небылицы плести можно: поди узнай — было оно или не было?

— Знать хочешь, было или не было? — озлился Фома. — Ну, слухай сюды, жеребец меченый: идем со мною до Волынского князя!

— До Волынского князя? А на что он нам дался?

— А на то дался, что в тую самую пору он до мене подошел и конец того видения мы с ним вместях глядели! Вот и выкуси!

— Эвон что? — протянул Васюк. — А может…

— Чего еще может? — сурово оборвал его десятник Гридя Хрулец. — Хватит языком-то трепать! Ежели Волынский князь к тому причастен, стало быть, прими за истину и больше нишкни! Чай, у него голова получше твоей!

Выеде же Челибей из полку татарского хоробруя, велик и страшен, подобен есть древнему Гольяфу. Видев же то чернец Пересвет и напустися на него и рече — «игумен Сергий, помози молитвою своею!» Он же паки устремися противу ему и ударишася крепко, мало что земля под ними не проторжеся, и спадоша оба с коней на землю и умироша, ни един же от единого не отыиде.

Вологодская летопись

Перед восходом солнца густой туман заволок Куликово поле. Покуда он не рассеялся, битву начинать было нельзя, но к шести часам все уже стояли на своих местах в боевой готовности. Воины в последний раз опробовали седловку коней, половчее приладили оружие и теперь томились ожиданием, ежась от утренней прохлады и изредка перекидываясь словами. Многие, — особенно те, кто еще не бывал в сражениях, — истово и часто крестились, творя про себя молитвы.

В восьмом часу заиграли трубы, и перед войском появился князь Дмитрий. На белом коне, в сверкающих золотом доспехах и в накинутой на плечи красной епанче, он объезжал полки, коротко напутствуя их на подвиг. Все воеводы стояли уже на своих местах, и только окольничий Иван Кутузов вез за великим князем развернутый черный стяг с золототканым Спасом.