chitay-knigi.com » Классика » Сигареты - Хэрри Мэтью

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 87
Перейти на страницу:
Любовь средь нас раскрошена в куски так, как свет разбросан по всему небу: там и сям, то же самое. Выплеск, так и не застывший – если не считать постоянства перемены – в движении его фрагментов. Каждая звезда шла по своему кольцу, каждый мужчина в своей жизни, каждая женщина в своей, они томились по касанью и соприкоснуться никогда не могли, и все же одна жизнь, одни мы. Вот почему я люблю безоблачные ночи, подумала Фиби. Вокруг нее сияла истина. Фиби вплывала в неразбериху света. Самой себе не веря, она рассмеялась: – Это мы! – Тело ее сотрясалось от ликования, когда он потерялся у нее внутри. Потом несколько дней воздерживаться от него ей удавалось с трудом.

Фиби нужно было с кем-нибудь поговорить об этой радости. Едва вернулся Уолтер, она пришла к нему. Когда призналась, что какой-то чужак восстановил в ней веру в жизнь, сказав, что она хорошенькая, Уолтер ее отчитал. Она продает себя вразнос бродягам. Им наплевать на любовь и истину:

– Их путеводный свет – забраться к тебе в трусики.

Уходя от него, Фиби противна была сама себе; и отвращение прочно вылечило ее от самоубийства. Ее ничтожная жизнь не заслуживала драматического лекарства. Не успела она подумать: «Когда я дошла до реки, надо было прямо в нее и прыгнуть», – как ее верещалка сочувственно тявкнула: В Восточную реку? Милочка, да ты б не утонула, ты бы в ней подавилась насмерть. Фиби записала в своем дневнике:

Прыжок в неведомое – это прыжок обратно в детское: очередная несбывшаяся мечта, да еще и претенциозная.

Она смирилась с тем, чтобы жить больной, ребячливой взрослой, чередой надеющихся и стыдных воплощений. Вспоминала отца, с которым делила годы любви и с кем разговаривала злобно. Ей хотелось поговорить с ним опять – каким-нибудь другим тоном.

С доктором Стробом Фиби не виделась месяц. При ее следующем посещении в середине февраля он заметил, что она ведет себя безответственно, не являясь, когда ей назначено. Она не только навредила себе – она не позволила ему сообщить о ее состоянии Оуэну, а он весьма расстроен. Так Фиби узнала о сговоре терапевта с ее отцом. Она увидела возможность начать с чистого листа, раз уж и она, и Оуэн теперь оказались не правы: она орала на него, он действовал у нее за спиной. Фиби написала ему письмо:

…Меня мучительно удивило, что ты мог разговаривать с кем-то обо мне, даже с врачом, так конфиденциально. Очень жаль, что ты не пронаблюдал за результатами. Теперь я хотя бы понимаю, почему он так пристально на меня пялится, меня саму так и не видя. (Это правда, я всегда ношу то волшебное кольцо, что ты мне как-то раз подарил!) Поскольку я способна оценить твое желание разговаривать с кем-то обо мне, быть может, ты окажешься способен оценить и то, что мне это видится вполне омерзительным? Я знаю, ты хотел как лучше, – именно так и ведут себя «такие, как ты», вам всем так хорошо это удается: подытожить жизнь в нескольких словах. Кто-нибудь когда-нибудь видел тебя насквозь, вплоть до оборотной стороны?..

Оуэн не ответил. Фиби опасалась сказать такое, чего не имела в виду, если бы стала звонить по телефону; поэтому написала еще одно письмо, на сей раз – Луизе. Заговорив в нем об Оуэне, она попросила о помощи:

…Вопрос становится очевиден: возможно ли наладить связь с человеком? Передать, что такое моя жизнь…

Жизнь продолжается и продолжает становиться тем, чем она уже была. Есть различия формы, только и всего. Или я, быть может, чувствую, что я по-прежнему множество разных людей, но это все равно всего один человек сражается как безумный – безумно унижая себя – …

Были мгновенья, когда ты улыбалась, – ты была неотразимо собой, даже если осекала улыбку через секунду после того, как она проявлялась. Я все про это знаю…

Я все слабее и слабее, я смиренно даю всему случаться. Комната моя – сон. И вещи в ней тоже, включая мои ступни. Иногда я воплю сонными воплями. А растеряла я свою уверенность – мою «дерзость». Мне и нежность нужна – нескончаемая нежность, что сопутствует началам. И вот я ору, как малое дитя, которое отставили в сторону. Отставили не только люди – еще и вещи. Однако из-за этого я не чувствую себя нечеловечески, я себя чувствую очень человечески…

Луиза, придя повидаться с Фиби, обнаружила, что свою дочь видеть она не в силах. Она не знала, с чего начать. Фиби она предлагала доверять той медицинской помощи, которую та получает, – и отпрянула: в тень Оуэна, как Фиби это рассматривала. Фиби по-прежнему отказывалась порицать Оуэна, напоминая себе, что он оплачивает ее врачей и шлет ей деньги. Покамест она низвела его до того, кто просто подписывает необходимые чеки.

Поскольку ни на кого больше нельзя было полагаться, она рьяно льнула к себе самой. Эта ее «самость» стала все более ускользающей: Фиби то и дело ослабляла хватку на своей боли, своих треморах и своих взрывных чувствах. Однажды днем она отправилась посмотреть кино – «Дневник сельского священника»[48]. В одной сцене там кюре постарше говорит молодому главному герою, что, кого б ни призвала духовная стезя, в истории христианства он найдет пример своего призвания. Идя домой меж поседевшими сугробами, Фиби спрашивала себя, не святой ли Лаврентий с его железной решеткой у нее такой пример[49]. Дома она записала себе в дневник:

Если б не сокрыты были старинные обычаи, мы б могли спасать себя, смертию смерть поправ[50]. Божественный наказ направляет нас к добровольному уничтожению – лучше всего огнем, «дабы очистить заблудшую душу».

Подобные размышления примиряли Фиби с «пламенем», прижигавшим ее изнутри.

Время от времени она возвращалась к тем местам и людям, какими некогда наслаждалась. Ее изменчивый темперамент не давал таким вылазкам успокаивать ее так, как она на это надеялась. В «Кедре» одним февральским вечером какой-то писатель рассказал компании у стойки бара якобы правдивую историю, развлекшую всех, кроме нее. Прошлым летом пара его друзей путешествовала на машине по Новой Англии. Под конец одного дня на проселке в Белых горах они нагнали цепочку из сорока с лишним девочек, возвращавшихся после похода в лагерь. Девочки – от десяти до тринадцати лет – выглядели смертельно уставшими. Отряд вели четыре вожатые – девушки лет двадцати. Друзья писателя подъехали

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 87
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.