По дороге домой Виктор объяснил мне, что девушки, когда становятся женщинами, «выходят в свет», а я в ответ заметила, что эта формулировка скорее смахивает на рекламу тампонов. Он закатил глаза, и тогда я принялась ругаться на него за то, что он так много времени потратил на то, чтобы обучить меня обращению со столовыми приборами, а мы между тем даже не остались на ужин, и он был такой весь:

– Да ты даже долбаным диваном не смогла правильно воспользоваться!

Он был прав, так что я вздохнула и дальше сидела молча, потому что сложно продолжать спорить, когда только что узнала, что всю жизнь неправильно пользовалась диванами.

По дороге домой мы заехали в Dairy Queen, что обнадеживало, потому что там дают один набор столовых приборов – и только при заказе шоколадного парфэ тебе приносят удлиненную красную пластиковую ложку, чтобы можно было соскрести помадку со дна чашки. На ней изображен конус мороженого на случай, если кто-то не сообразит, для чего она. Тогда-то я и принялась разглагольствовать о том, что Dairy Queen лучше дорогих ресторанов, а Виктор смотрел на меня в изумлении, как будто его удивляло то, что никто не додумался до этого раньше, ну или он просто размышлял о том, что со мной не так. За то время, что мы с ним знаем друг друга, он довел технику владения этим взглядом до совершенства.

Я сделала глубокий вдох и наклонилась, чтобы зловеще на него посмотреть.

– Слушай. Это мы. Я – ложечка для мороженого из Dairy Queen. Ты — ложка для улиток. Вот почему у нас никогда ничего не получится.

Виктор выдержал паузу, затем наклонился через весь стол и прошептал:

– Вилка.

И я была такая вся:

– Я не поняла… Неужели богатые люди так ругаются?

Его губы скривились в улыбке, как будто он пытался сдержать смех:

– Нет. Улиток едят вилкой. А не ложкой.

И я воскликнула:

– Вот именно! Именно об этом я и говорю.

А Виктор засмеялся и сказал:

– Мне плевать, что ты не знаешь, что такое вилка для улиток. Мне кажется милым то, что ты этого не знаешь. Но ты всему научишься. Или не научишься. Это не так уж и важно, потому что мне нравятся ложки для мороженого из Dairy Queen.

И я нерешительно улыбнулась, ведь он сказал это настолько уверенно, что было тяжело ему не поверить, и все-таки я подозревала, что он был таким милым только потому, что не хотел, чтобы в Dairy Queen его бросила девушка, которая даже не умеет правильно пользоваться диваном. Наверное, это было бы худшее расставание на свете.

В средних классах я один за другим читала романы Даниэлы Стил и поэтому всегда думала, что в день, когда мне сделают предложение, я буду голая, усыпанная лепестками роз и при этом буду лежать в постели с братом собственного похитителя.

А еще он будет герцогом.

И еще, возможно, моим сводным братом.

Потом одного из нас порежут разбитой бутылкой из-под виски и/или изнасилуют.

Как оказалось, я не ошибалась только насчет того, что меня порежут.

Дело было в 1996 году, когда мы с Виктором все еще учились в колледже. По вечерам он работал диджеем на радио, а я зарабатывала сексом по телефону телемаркетингом. Мы прожили вместе уже где-то год, когда Виктор решил, что нам пришла пора пожениться, и (чтобы добавить романтики в духе рок-звезды) придумал сделать мне предложение прямо в эфире. Единственная проблема была в том, что в прямом эфире он не смог бы услышать мое «да», поэтому он взял выходной и сделал запись, чтобы казалось, будто он звонит на радио и говорит с парнем, который вышел ему на замену. По его плану я должна была услышать его предложение в прямом эфире, после чего он встал бы на одно колено и протянул бы мне кольцо, но при этом он понятия не имел, как заставить меня слушать радио, так что предложил покататься, чтобы он мог послушать своего заместителя по радио в машине. В общем, мы поехали кататься. На шесть. Гребаных. Часов.

18.00 – Мы в машине уже полчаса. Чувствую, что скоро проголодаюсь.

18.30 – Я проголодалась, но Виктор отказывается заехать перекусить.

19.00 – Виктор ведет себя очень странно и дергано. Я начинаю подозревать, что он собрался меня убить. Я понимаю, что подобное умозаключение может показаться нелогичным, потому что это тот же самый человек, который плакал, когда врезал мне по носу из-за картофельной чипсы, но я всегда подозревала, что не бывает до такой степени хороших людей, как Виктор, и мне было проще поверить, что он хочет меня убить, а не жениться на мне.

19.30 – Я притворяюсь, что упаду в обморок, если он не отвезет меня куда-нибудь поесть. Виктор убежден, что как только я выйду из машины, его заместитель сразу же поставит запись, и поэтому настаивает, чтобы мы просто заказали еду в окошке Taco Bell., не выходя из машины.

20.00 – Виктор отказывается выключить радио, пока мы заказываем наши бурито. Я же полагаю, он просто хочет заглушить мой голос на случай, если мне вздумается попросить кассира позвонить в полицию.

20.30–22.30 – Виктор нарезает круги. Мне хочется писать. Виктор не собирается выпускать меня из машины. Он обливается потом. Я начинаю гадать, где он сбросит мой труп.

22.30–23.30 – Желание сходить в туалет теперь стало сильнее желания сбежать. Я начинаю подозревать, что Виктор хочет, чтобы я умерла от разрыва мочевого пузыря. Он нервно улыбается, а я задумываюсь о том, получится ли у меня пописать под себя.

23.40 – Нет, но я попыталась.

23.45 – Остается пятнадцать минут до конца эфира. Виктор раздавлен. Мне же писать хочется уже настолько, что меня вот-вот стошнит, но я понимаю, что как только меня стошнит, я все равно описаюсь, так что начинаю подумывать выскочить на ходу из машины, потому что даже если я и описаюсь, патологоанатом не станет меня осуждать, потому что кто не описается, выпрыгнув на ходу из машины? Никто, вот кто.

Полночь – Виктор вздохнул и заехал на парковку у нашего дома. Он уставился, словно огорошенный, на мусорный бак перед нами, и выглядел крайне подавленным. В тот момент мне стало его очень-очень жалко. Я взяла его за руку, и он жалобно вздохнул, так, как будто был полным неудачником.