Вспоминать далекое прошлое было куда проще. Если разум блуждал, сами собой приходили ясные картинки из детства, стоило только подождать. Картинки, которые уже долгое время не всплывали в моей голове, да я и не хотела, чтобы они всплывали. Если я закрывала дверь, я ее закрывала. Большинство людей забывают о детстве, прячут эти воспоминания где-то в уголке и не заглядывают в этот уголок, пока психотерапия, тяжелые наркотики или, как в моем случае, травма головы не вытащат их с визгом и отбрыкиванием на свет.

Я была на исполинской могиле. В огромном каменном мавзолее времен неолита. Шестидесяти футов в длину и двадцати в ширину, с низкими каменными стенами и крышей, поросшей травой. Мы с подругой сидели на краю этой могилы. Не помню, о чем мы разговаривали, какая из наших бесцельных прогулок привела нас сюда. Помню только тишину и полоску деревьев. Помню вкус жвачки, как собирала во рту сладкую слюну и погружала в нее кончик языка, чтобы удержать этот вкус подольше.

А потом, вместе с воспоминанием о сахарном сиропе, сбегавшем по горлу, я вспомнила кое-что еще. Нам не разрешали гулять одним. В лесу нашли девочку, о ней писали в газетах. Папа моей подруги работал в полиции, он рассказывал, что с этой девочкой совершили акт. Я не очень понимала, что это означает, и никогда не знала ту девочку, но она снилась мне несколько недель подряд. Еще до того, как новости стали известны, я видела птиц. Каждый день, когда я ждала на остановке школьный автобус, я видела трех трясогузок. Они сидели аккуратным рядком на навесе над автобусной остановкой, неестественно опустив поникшие хвосты. Когда я заходила в автобус, они влетали вслед за мной и садились на переднее сиденье. Каждое утро я видела трясогузок, и каждую ночь мне снилась девочка, моя ровесница, уснувшая в лесу. Ее одежда была изорвана, в грязи, нога, по-видимому, сломана. В наушниках играла волшебная музыка, глаза были широко открыты.

После физиотерапии с викингом я в изнеможении лежала в кровати, чувствуя обжигающую боль в колене и позвоночнике, чувствуя нечто еще, очень напоминающее благодарность. Даже радость. Это, конечно, было неправильно. Я понимала. Я лежала в больнице, я пережила долгий процесс восстановления. Моя память играла со мной в прятки, я все еще не решилась позвонить Пат и Дилану и сообщить, где нахожусь. Я сказала себе – сначала нужно поправиться, чтобы не волновать их, – но дело было не только в этом. Дело было в привычке. Возможно, я наполовину лишилась рассудка, но кое-что помнила. Я помнила, что была плохой дочерью.

Ощущение радости ушло, сменилось привычным чувством вины и страха. Как я вообще посмела радоваться? Я так и не дозвонилась до Джерейнта. Я не знала, что случилось и как ему помочь. По правде сказать, я мало чем могла бы ему помочь, не покидая границ больничной койки, но могла хотя бы попытаться.

Я вынула мобильник из ящика прикроватной тумбочки, нажала на повторный вызов. Слушая гудки, пыталась вспомнить, когда последний раз видела Джера. Был ли он обеспокоен? Я слышала в его голосе страх… Это было что-то новое? Или в последнее время такое случалось?

Но увы, мой мозг так и не вспомнил ничего недавнего, ничего полезного. Я отключила телефон и снова сунула в тумбочку. Мне не хотелось, чтобы Марк его увидел и начал ругаться. Он так хотел меня защитить, он начал бы выпытывать, откуда у меня мобильник и кому я звоню. Я не успела задуматься, о каких проблемах в наших отношениях это говорит, потому что, держа телефон в руках, увидела еще одну картинку из прошлого.

Джер мне позвонил. Я не знала, как давно это было, задолго ли до катастрофы или нет, но вспомнила – он хотел встретиться. Он сказал, что не может обсуждать это по телефону, и я встревожилась, решив, будто он принял что-то, что усилило его паранойю. Хотя, конечно, он всегда любил драматизировать, успокоила я себя и решила – все нормально.

Я поехала его встречать. Значит, это случилось в последние три-четыре года, потому что пять лет назад у меня не было машины. Я напрягла память, стараясь увидеть каждую деталь, и наконец увидела.

Воздух был холодным и свежим. Высоко в утреннем небе чертил огромную стрелку гусиный клин. Я нервничала, мне казалось, сейчас я краем глаза увижу нечто нехорошее. Может быть, птицу на приборной доске или на капоте. Какой-нибудь знак того, что Джер собирается сообщить мне неприятную новость. Не знаю, почему я так волновалась. Может быть, потому что волноваться за Джера вошло у меня в привычку.

Я приехала раньше него, нашла свободный столик в кафе, напротив двери, и вздрагивала каждый раз, когда дверь открывалась. Он опоздал на двадцать пять минут, что было вполне в стиле Джерейнта. Я смотрела, как он, войдя, озирается, как, заметив меня, улыбается, не разжимая губ, вполне в стиле Джерейнта. Я махнула ему рукой, он подошел. На нем было пальто поверх толстовки. Я вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, насколько он исхудал. Джер заметил мой взгляд, и уголки его рта поползли вниз.

– Извини, – сказала я. Джерейнт сел напротив.

– Этот человек следит за мной? – спросил он у сахарницы.

– Какой человек? – я повернула голову, чтобы посмотреть ему через плечо.

– Не смотри, – отрезал он. – О господи.

– Никто за тобой не следит, – сказала я. – кроме официантки. Она, по-моему, выбирает имя вашему первенцу.

Джерейнт улыбнулся и откинулся на стуле, заметно расслабившись.

– Давно не виделись, – сказал он.

– Ага, – ответила я и хотела спросить, зачем он вызвал меня так срочно, но он меня перебил:

– Ну и что ты опять творишь?

– Что ты имеешь в виду?

– Пат с ума сошла. Звонила мне вчера раза три.

– Ах, Пат. – Я сняла крышку чайника, ложкой подтолкнула пакетик. – Ты будешь?

Он кивнул.

– Черный.

– Я знаю. – Я стала разливать чай. Джер следил за ритуалом, обвив пальцами чашку. Его руки казались непропорционально огромными по сравнению с узкими запястьями, и такими худыми, что проступал каждый узел. Анатомический рисунок. Никакого рентгена не надо.

– Ну, – я решила закрыть тему, – что, по ее мнению, я опять творю?

– Как обычно, – сказал Джер. – Разбиваешь ей сердце.

– Только и всего? – я хотела перевести все в шутку, но Джер не улыбнулся. Я сменила тактику.

– Ты телефон потерял?

– Что?

– Писал мне с нового номера. Меня испугали твои сообщения. Ты бы подписался.

– Я подписался.

– Только в последнем, – я улыбнулась. – Я уж подумала, за мной охотятся.

Джер так резко выпрямился, что ударился коленями об стол.

– И за тобой тоже?

– Нет, – сказала я, обеспокоенная внезапной тревогой в его голосе. – Нет, конечно. Я просто шучу.

– А-а, – он чуть покачал головой, будто отгоняя непрошеные мысли. – Я много работал. Я думал… – он резко оборвал себя. – Ладно, ничего. Правда ничего. Но да, у меня новый телефон.