Странно, что ей позвонили. Мать, надо полагать уже в самолете.Из Сан-Франциско звонить не станут, если только не произошло чего-тоужасающего. Она сама туда дозвонилась с утра, поговорила с Джоном Генри, асиделка сказала, что он чувствует себя хорошо.

– Рафаэлла? – Сначала она не узнала голос, но тутже сердце у нее заколотилось.

– Да? – Он едва расслышал ее.

– Я… я прошу прощения… хочу спросить, нельзя лиувидеться с вами. Верно, вы все мне объяснили вчера вечером, но вот я подумал,не удастся ли нам обсудить это более спокойно и просто поддерживать знакомство. –Сердце у него колотилось не слабее, чем у нее. Вдруг она скажет, что не желаетего видеть? Ему показалась невыносимой мысль, что он может никогда больше с нейне встретиться. – Я… Рафаэлла… – Она не отвечала, и он пребывал встрахе, что сейчас она положит трубку. – Вы здесь?

– Да. – Слова будто не слушались ее. Зачем емубыло это делать? Зачем звонить ей теперь? Она подчинялась своему долгу, своимобязанностям, зачем же он так настойчив и жесток? – Я здесь.

– Можно мне… Можем ли мы… Можно мне встретиться с вами?Я уезжаю в аэропорт через несколько минут. Решил забежать и проверить, нельзяли увидеться. – Вот и все, чего он желал. Поговорить еще минутку, преждечем поспешить на последний рейс.

– Вы где? – спросила она еле слышно.

– Я внизу, – сказал он столь смиренно и покаянно,что она рассмеялась.

– Здесь? В отеле? – переспросила она с улыбкой.Право, он забавен. Как совсем маленький мальчик.

– Что вы скажете?

– Алекс, я не одета. – Но это была пустячнаядеталь. Оба вдруг поняли, что он победил. Хотя бы на несколько минут. Нопобедил.

– Велика важность! Мне все равно, пусть хоть в одномполотенце… Рафаэлла?

Оба примолкли, и в этой паузе Алекс расслышал отдаленныйзвук дверного звонка в номере.

– Это ваша мать пришла?

– Едва ли. Она улетела в Буэнос-Айрес. Наверно, мнедоставили ужин.

Через секунду дверь номера медленно растворилась, и официантвкатил в номер сервировочный столик. Она подала знак, что подпишет чек, сделалаэто и вернулась к телефонному разговору.

– Как мы поступим? Вы сойдете вниз или мне подняться истучать к вам в номер? Или, может, мне нарядиться официантом? Что выбрать?

– Алекс, ну будет. – И вновь стала серьезна: – Явам все объяснила.

– Да не все. Вы не объяснили мне, отчего избираететакое решение.

– Потому что люблю своего мужа. – Она зажмурилась,словно бы стойко отрицая, что уже неравнодушна к Алексу. – И у меня нетвыбора.

– Неверно. Возможностей выбора у вас сколько угодно.Как у любого человека. Иногда не хочешь их признать, но они являются сами. Японимаю ваши чувства, уважаю их. Но хоть поговорить-то нам позволительно?Увидите, я буду стоять в дверях. Вас не трону. Обещаю. Хочу просто посмотретьна вас. Рафаэлла… Прошу…

Со слезами на глазах она глубоко вздохнула, собравшисьсказать, что он должен уйти, что не имеет права поступать с ней так, что этонечестно, и вдруг, сама не понимая почему, кивнула:

– Ладно. Поднимитесь. Но всего на несколько минут –Дрожащей рукой повесив трубку, она ощутила такую слабость, что пришлось смежитьвеки.

У нее недоставало времени натянуть на себя что-либо изгардероба, и вот уже звонок в дверь. Она потуже стянула халат и пригладилаволосы, рассыпавшиеся по спине, отчего выглядела она куда моложе, чем со своимэлегантным пучком. Поколебалась было перед дверью, прежде чем открыть, понимая,что еще не поздно отказаться впустить его к себе в номер. Наоборот, она отперлазамок, повернула дверную ручку и застыла, уставив взор на дивнопривлекательного мужчину, стоявшего на пороге. Он молчал, молчала и она, потомотступила назад и подала ему знак войти. Но улыбки на ее лице уже не было,очень серьезный взгляд встретил вошедшего.

– Привет, – сказал он, словно мальчишка, и застыл,не сводя глаз с Рафаэллы, стоящей посреди комнаты – Спасибо за позволениеподняться-таки сюда. Конечно, это может показаться безумием, но хотелось васповидать.

Алекс вдруг сам удивился, зачем пришел. Что намерен ейсказать? И что способен сказать, кроме того, что с каждой встречей все большевлюбляется в нее, всякий раз все сильнее. А когда не с ней, то ее образпреследует его как призрак, без которого ему не жить. Вместо всех этих слов онлишь произнес:

– Спасибо.

– Ничего, ничего. – Голос ее стал совсем спокоен.

– Вы не желаете поесть? – Она неуверенно указалана полный стол на колесиках.

Он тряхнул головой:

– Благодарю. Я уже поужинал с племянницей. И несобирался мешать вашему ужину. Так садитесь же, приступайте. – Но она,улыбнувшись, не согласилась.

– Ужин подождет. – После короткой паузы она,вздохнув, пересекла медленно комнату.

Посмотрела рассеянно в окно, потом перевела взгляд на него:

– Алекс, простите. Меня глубоко трогает ваше чувство,но я бессильна что-либо предпринять.

Она обратилась к нему голосом одинокой принцессы, неотступносознающей свои августейшие обязательства и сожалеющей, что иначе поступить ейне дано. Все в ней было аристократично: и манеры, и выражение лица, и стан;даже в розовом атласном купальном халате Рафаэлла Филипс смотреласьпо-королевски с головы до пят. Лишь одно напоминало о ее человеческой сути –острая боль во взгляде, которую было никак не скрыть.

– А ваше чувство, Рафаэлла? Как быть с ним? С вами?

– Со мной что? Я – это я. Ничего не могу поменять. Я –жена Джона Генри Филипса. Уже пятнадцатый год. Надо жить соответственно, Алекс.И я буду всегда соблюдать это.

– И сколько лет он в том состоянии, как сейчас?

– Семь с лишним.

– Вам мало? Не хватит ли уговаривать себя, чтовыполняете свой долг? Это ли утешение за вашу погубленную молодость? Вамсколько? Тридцать два? Выходит так, Рафаэлла, вы не живете с двадцати пяти лет.Как можно? Как можно терпеть дальше?

Она в ответ покачала головой, слезы выступили на глазах.

– Я обязана. Вот и все. И нет вопросов.

– Вопросы, однако, есть. Как вы можете такоеговорить? – Он приблизился, ласково глядя на нее. – Рафаэлла, речь овашей жизни.

– Нет иного выбора, Алекс. А вы никак не хотите понятьэтого. Может, нет лучшей жизни, чем заведенная моей матерью. Может, только втаких условиях все это обретает смысл. Там, где нет искушений. И никто неприблизится к тебе, заставляя сделать иной выбор. Тогда не из чего и выбирать.

– Сожалею, что вам это причиняет такую боль. Но при чемтут выбор? К чему сейчас нам все это обсуждать? Почему нам не быть друзьями,вам и мне? Я от вас ничего не требую. Но мы можем встречаться по-дружески, ну,например, за ленчем. – Об этом оставалось мечтать, и это было ясно и ему,и Рафаэлле, которая в ответ покачала головой.