– У него есть солнечная батарея и флэшка внутри. Наверное, я был меломаном в прошлой жизни, – подмигивает и улыбается ещё шире. – Жми сюда.

Он поворачивает цилиндр правильным боком, и у него обнаруживается кнопка. Я не сразу решаюсь, потом, не дыша, нажимаю.

И о, Боже… Господи Боже мой… впадаю в прострацию.

Музыка. Красивый, тягучий, как мёд, ленивый, неспешный женский голос.

Женщина, поющая из цилиндра, уже давно ничего не боится, ей слишком многое известно о мире, и она так давно в нём разочаровалась, что её голосу нет нужды соответствовать, пленять, веселить, радовать. Он существует сам по себе и сам для себя.

Я словно бы вынимаю слова из её рта, проглатываю, а потом пою их сама.

Когда песня заканчивается, я открываю глаза. Леннон смотрит на меня с таким выражением, будто увидел что-нибудь не укладывающееся в его голове.

– Что? – хмурюсь я.

– Ничего.

Он так поспешно мотает головой, что мне становится ясно: ничего плохого об увиденном он не думает. Но, тем не менее, говорит:

– Ты такая…

– Какая?

Потерев переносицу, прикрыв глаза, и снова открыв их, Леннон, наконец, формулирует:

– Необычная.

Я пожимаю плечами. Это что? Комплимент, что ли?

– В самом лучшем смысле этого слова, – добавляет он и смотрит в глаза.

А я смотрю в его. Он тоже необычный. Необычайный. Необычайно… притягательный весь, целиком, но особенно комбинация зелени его радужек и светлых трубочек волос. Да, они так мелко вьются, что заворачиваются в трубочки, размером с мой большой палец. У самой головы они более тёмные, но на концах совершенно светлые, светлее даже, чем мои. Разве могут быть волосы такими светлыми у парня со смуглой кожей? А может, он просто так сильно загорел здесь? На острове?

– Ты – молодая жрица, медленно влюбляющаяся в греческого бога… -добавляет он очень странным голосом.

Греческий бог – это он, что ли?

– Давно вы вернулись? – спрашиваю.

Он разочарованно поджимает губы и отворачивается.

– Только что. И только я.

– А он?

Леннон отвечает не сразу – снова ищет подходящие слова. Потом, наконец, со вздохом опускает голову и легонько качает ею:

– Он хочет сделать это сам.

– И ты согласился?

– Да. Если кто-то готов взять… такое на себя, я рваться вперёд не стану. Хоть и понимаю, что другого варианта для нас нет. Нет другого решения, но… сделать это очень тяжело. Он же в разы слабее нас.

– А если бы не был слабее? Было бы проще?

– Да.

Тут он бросает на меня короткий, но тяжёлый, как все камни этого острова, взгляд.

– Я знаю, что ты думаешь. Он крут, а я нет.

– Я так не думаю.

– Думаешь. Все думают. Но кто-то должен быть Первым. Понимаешь? Иначе раскол и анархия. Нам это не нужно. Он взял на себя. Я спросил, уверен ли он, и он сказал: «Да». Будем надеяться, что вернётся… более-менее целым. Внутренне, я имею в виду. Он же тоже просто человек, а не палач.

– Палач мне нравится больше, чем Альфа, – говорю.

– Да? – усмехается, Леннон. – А я уже привык к «Альфе».

– Привык, но никогда так не называешь. Только «Он» или, в лучшем случае, «Главный».

– Буду, – заверяет решительно. – Теперь буду. Кто-то должен быть Альфой. Пусть будет он, у него действительно больше…

Леннон замолкает – не может найти подходящих слов.

Я тоже сижу и размышляю, чего же у Альфы больше? Что именно в нём так велико, что даже я отдала ему свою вип-квартиру по первому требованию и без возражений?

– Эл…

– Да?

– У меня есть палатка. Непромокаемая. Я бы подарил её тебе, но и самому мокнуть не охота. Поэтому… я приглашаю тебя к себе.

Девочки, а у вас есть мысли на этот счёт? Чего у Альфы больше? Или меньше…

FINNEAS – Love is Pain

Я не дура – соглашаюсь. День и так был дурацким. Из еды – только орехи, из занятий – только меланхолия. А раскисать нельзя. Нужно думать о хижине.

Парни в лагере строят их, кто во что горазд: только из веток, из веток и глины, в земле, над землёй. Объединяет их одно – почти все подселяют к себе девочек. Те охотно подселяются. Если за нами и впрямь наблюдают, то эксперимент, пожалуй, докажет лишь то, что человеческие существа совсем не сложные явления. Принцип образования пар оказался простым.

Едва мы с Ленноном размещаемся в его палатке, как вдруг молнию дверцы открывают.

– Подвиньтесь, – требует Рыжая.

И мы двигаемся естественно. Леннон не выглядит счастливым, когда я спрашиваю её:

– Кто ещё там мокнет?

– Ну… Умник не достроил свой шалаш и…

– Из девочек! – резко уточняет Леннон.

– Из девочек только Инвалидка.

Леннон как-то нервно смотрит на меня, потом вылезает наружу, попутно выговаривая Рыжей:

– На фига ты в обуви внутрь-то влезла? Смотри сколько грязи нанесла!

Пока его нет, она высовывает из палатки руку и срывает с куста рядом широкие листья, аккуратно убирает ими всю грязь. Я ей не помогаю.

Вскоре Леннон возвращается с девушкой на костылях. Она не мокрая – её куртка лучше даже, чем у Леннона, но ноги в грязи, как и костыли. Ей требуется такое долгое время, чтобы пролезть в дверь палатки, что мне уже начинает казаться, будто это никогда не закончится. В итоге, когда ребро костыля цепляется за молнию у основания, она дёргает его с таким остервенением, что конечно же надрывает её. Дверь отныне никогда не закроется плотно, в ней всегда будет брешь. Леннон ничего ей на это не говорит, только зубы стискивает.

Грязь и мокрые иголки, которые она нанесла своими массивными ботинками, на этот раз убираю я. Никто мне не помогает.

Спим мы вначале сидя, а потом начинаем по очереди заваливаться на бок.

James Blake – Are You Even Real?

Мне снятся собственные ноги и слои юбки из белой лёгкой ткани. Она достаточно короткая, так что мне видны лодыжки. На ткани есть кружева, и я молча любуюсь ими и тем чувством, которое цветёт внутри меня нежностью – моя рука в его руке. Мои пальцы пропущены сквозь его пальцы, удерживающие мою ладонь не слишком крепко, но достаточно, чтобы её невозможно было вырвать. Вокруг нас мистерия ультрасовременных зданий: короб с зияющим пространством внутри, торчащие из бассейна шпили с цветными шарами, безобразный оранжевого цвета металлический паук, уровни переходов между высотками. Мы блуждаем во всём этом хаосе архитектурной мысли, глазея по сторонам, я смеюсь, потому что мне нечего бояться – я с ним. Он выведет, найдёт путь, и защитит, если потребуется. И я сжимаю его ладонь крепче, а он в ответ ещё крепче мою.