Моногамия. Книга 1 - Виктория Мальцева

В нашей семье у каждого своя версия того, когда всё это началось. Три точки отсчёта. Три шанса, три попытки, данных нам судьбой.

Мне тридцать лет. В моих руках торт, испеченный по старинному семейному рецепту, на нём две свечи — у дочери День Рождения.

— Мам, твой телефон! В спальне! — оповещает сын из гостиной, силясь перекричать гомон гостей.

Я слышу знакомую трель, и траектория моего движения меняется. Правой рукой удерживаю блюдо с результатом собственного многочасового труда, левой лихорадочно шарю в сумке.

На экране незнакомый длинный номер. Но первые его цифры мгновенно выталкивают из настоящего в прошлое: +1 425… - ЕГО номер начинался так же.

Страх сковывает тело, заставляет дрожать пальцы. Я не знаю, кто мне звонит, но чувствую боль. Впервые чувствую нечто потустороннее, нечто тянущее невидимыми канатами туда, где ОН.

Телефон умолкает.

Я смотрю на экран, стараясь справиться с нахлынувшей волной, пугающей своей мощью.

Снова вызов, опять тот же номер. Принимаю:

— Алло?

— Вы Валерия?

— Да, говорите.

— Меня зовут Мария, я сестра Александра Соболева, мне нужно поговорить с Вами об одном очень важном деле.

— Вы, наверное, ошиблись номером, я не знаю Александра Соболева, — выдыхаю. — Извините, но я тороплюсь…, - прижимаю торт плотнее онемевшей рукой.

— Не спешите класть трубку, сначала выслушайте меня, ваши дела подождут!

Я оторопеваю от наглости и готовлюсь хамить в ответ, как вдруг слышу:

— В юности мы с Алексом были очень близки, и я знаю точно, что вы имели большое влияние на него. Сейчас это важно.

При имени «Алекс» моя концентрация достигает максимально возможной, шум из гостиной и открывающаяся без конца дверь с шипящим мужем «Сколько можно ждать???!!!», перестают для меня существовать, слух обостряется до животного:

— Да, я слушаю.

— Дело в том, что Алекс болен. Ему нужна операция, но он категорически отказывается лечиться. Время уходит, и я не могу смотреть, как он убивает себя. Я пыталась его убедить, и не только я, но… Буду откровенна, Вы — моя последняя надежда.

— Я поняла вас… Чем он болен?

— У него острый лейкоз, это рак крови.

Торт выскальзывает из моих рук, мягко приземляясь на пол.

Перед глазами вспышками проносятся воспоминания десятков встреч, взглядов, событий. Они словно кадры запавшего в душу кино: первый шок от глубины его взгляда, первое касание губ, ладоней, мыслей.

Боль расставаний. Магия прожитых дней в Барселоне и Париже, растапливающая нежность ласк.

Я не ждала его, не звала, не искала. Он пришёл сам. Отыскал среди тысяч и позвал с собой.

Он был необычным, не похожим на других: все лучшее, что может быть в человеке, было собрано в нем одном и возведено в степень совершенства.

Да, он был идеальным, слишком идеальным для меня и не похожим на моего героя, но разворотил мне душу, расковырял панцирь прагматизма и попал в кровь.

Я совершила ошибку. Провалила самый важный в своей жизни экзамен, не увидела, не поняла, не поверила..

Пять лет прошло. Пять.

Пять долгих немых лет, в которых эмоции и чувства парализованы словно под действием мощного анестетика.

Теперь он болен. Умирает, потому что не нашёл в своей жизни то, что искал. Отрицает мир, разочаровавшись в нём. Отпускает свою жизнь в небытиё, хладнокровно наблюдая за её уходом.

Я хочу дотянуться, коснуться его плеча рукой, увидеть, как обернётся, и впервые за все эти годы оденет в свой карий мудрый взгляд. Он умел слушать мои мысли, умел чувствовать меня, так пусть же услышит и, на этот раз, пусть узнает, как мне больно от того, что обманула нас обоих. Я солгала ему. Я солгала себе.

— Что я могу сделать?

— Приехать сюда, поговорить с ним, попытаться переубедить. Он никого не слушает, но, может быть, Вы сможете повлиять на него? Я забронировала билет на Ваше имя, Вам необходимо срочно открыть американскую визу, чтобы вылететь 4 сентября.

— Да, я понимаю, я попробую.

Отключаю телефон и сползаю по стене на пол. Я — бывший в прошлом апельсин, разрезанный на две половинки и беспощадно выжатый. Не осталось ни капли сока, ни капли того, что называют счастьем…

Я не ждала его, не звала и не мечтала. Он пришёл сам, не спрашивая, нужны ли мне перемены, хочу ли изменить устоявшуюся жизнь и без оглядки вложить свои хрупкие женские руки в его сильные мужские.

И сила была в нём. Необычная, не такая, как у других. Её не накачаешь в тренажёрном зале, не натренируешь в школе боевых искусств, не отточишь на уроках психологии и манипулирования сознанием. С ней рождаются, приходят в раскинувшийся у благословенных ног мир. Его сила — дар, заставляющий людей любить, желать, жаждать внимания.

Харизма… Она не просто у него была, он весь, начиная от кончиков своих вьющихся волос и заканчивая завораживающе глубоким взглядом, был её квинтэссенцией, абсолютом.

Я никогда не жаловалась ему на отсутствие счастья, на скучные серые дни своей уходящей молодости, на полнейшее, тотальнейшее разочарование в том, что называют любовью, на обманутые ожидания и разбившиеся девичьи мечты. Я не говорила ему ни слова, но уже в самом первом карем взгляде, обращённом на меня, увидела, что он знает ВСЁ.

Можно было бы назвать его пауком, поймавшим глупую муху в свою паутину, но он им не был. Скорее, Алекс был бабочкой, искусно вяжущей тонкие кружева соблазнения. Редкой бабочкой, возможно даже, уникальной, единственной в своём роде.

А я — специфическая особа и вряд ли Вам понравлюсь. Но Вселенная решила, что даже у меня есть право на Любовь. Да, именно так, именно с большой буквы, потому что то, что было подарено мне судьбой, с маленькой не напишешь.

Лора Шрофф, "Невидимая нить".

Есть люди, которые не умеют быть счастливыми. Когда судьба преподносит им дорогие подарки, ищут подвоха, не верят, отстраняются. Как выясняется, умение принимать дары с благодарностью более важно, чем все другие таланты и навыки, которые родители и учителя прививают нам в детстве. Но никто не расскажет вам: для чего мы приходим в этот мир? Какова наша цель? Чего мы ищем, и что, в итоге, делать с тем, что найдём?