Кто-то из вар передал виновнице действа панцирь речной илы, наполненный водой, и она выплеснула её на голову бесчувственного кыпчана, после чего тот подал первые признаки жизни. Побеждённого оттащили сородичи за кольцо зрителей и оставили там. Тем временем Бека-Чир указал на следующую пару бойцов. Ими оказались один из кыпчанов в полном расцвете сил и опять же Ллой. Такова была воля вождя, и она была священна. На схватку с гуабонгом вышел крепкий гур с длинными чёрными волосами, связанными на макушке в тугой узел. Сквозь узел была продета толстая рыбья кость, окрашенная охрой. У кыпчана были широкие мускулистые плечи и рельефная грудь. Лицо его заросло густой бородой, а это говорило о том, что он был старше Ллоя. Но каким бы крепким, возможно, даже самым крепким из всех претендентов-кыпчанов ни казался этот гур, его мускулатура всё равно выглядела слабее мускулатуры гуабонга – недавнего юбура. Кыпчан приплясывал и принимал воинственные позы, которые, по его мнению, должны были запугать противника. Бека-Чир ухмылялся в бороду и предвкушал победу своего сородича над уже подуставшим гуабонгом.

– Срази низколобого, Вояр! – выкрикнул в нетерпении вождь кыпчанов, но его никто не поддержал. Сородичи больше беспокоились о собственной победе, а сабаи все как один были на стороне Ллоя – посланца Мары. Охотники как по команде рванулись вперёд и обхватили друг друга сильными руками, да так, что послышался хруст костей. Они стали раскачиваться в разные стороны, пытаясь накренить противника набок и повалить. Вояр оказался крепким малым, и Ллой, как ни старался, не мог его пересилить. Более того, кыпчану это даже на первый взгляд удавалось лучше. Когда Вояр в очередной раз сдавил грудь гуабонга и попытался завалить его, тот разжал руки на мускулистой и потной спине соперника и изо всех сил ударил его кулаком в висок. От сокрушительного удара гур ослабил хватку и откинул голову чуть назад, что позволило гуабонгу нанести второй удар кулаком сверху и в темя. Вояру в этот момент показалось, что в руке его противника находится тяжёлый патруг, и что череп его разваливается на две части. Если б его боднул куапур или если б удон наступил ему на голову своей толстой, как дерево, ногой, эффект был бы тот же. Голова кыпчана с хрустом вдалась в плечи, его руки безвольно повисли, а ноги подкосились. Широко открытые глаза непонимающе смотрели на гуабонга, и, казалось, пытались прочесть на его лице ответ, что же всё-таки произошло. Тело Вояра начало быстро оседать и рухнуло на пол, его взгляд остекленел и уставился на большой и яркий диск Суна, будто желая теперь получить от него ответ на вопрос о силе, сразившей его наповал. Ллой поднял вверх обе руки со сжатыми кулаками и одновременно обеими ими ударил себя в грудь, издав при этом победный крик.

– Ула, помоги храброму Вояру, который тоже возжелал тебя, но уступил Ллою, – в голосе Холдона чувствовалось скрытое торжество.

Вода из панциря вылилась на лицо кыпчану, но тот даже не прикрыл широко раскрытых глаз.

– Холдон, – выкрикнул Бека-Чир, – твой низколобый убил моего гура! Он нарушил аху!

Вояр на самом деле в серебристом свете небесного светила и в отблесках костра казался мёртвым. Он неподвижно лежал, широко раскинув руки, и смотрел невидящим взглядом в небо.

– Он нарушил аху! – одновременно выкрикнули охотники-кыпчаны. – Гуабонг убил Вояра!

Из всей толпы, окружавшей бездыханное тело, больше других была перепугана Ула. Она затравленным взглядом посмотрела на Ллоя, что стоял над поверженным телом, широко расставив руки, потом упала на каменный пол и приложила голову к груди своего несостоявшегося бакара.

– Он дышит! – выкрикнула она. – Он жив!

Вара потрясла тело кыпчана, но оно не подало признаков жизни. Холдон опустился на пол рядом с Улой и тоже приложил ухо к груди Вояра. Он медленно поднялся и громко выкрикнул:

– Ллой не нарушил аху, его противник дышит, а это значит, что он жив! Бека-Чир, можешь сам в этом убедиться.

Вождь кыпчанов казался сильно расстроенным. Он поднял перед собой согнутую в локте руку ладонью вперёд, показывая тем самым, что слов Холдона ему достаточно. Тело Вояра также было отнесено за кольцо зрителей. Теперь Бека-Чир должен был указать на следующую пару. Однако он медлил.

– Наши обычаи, – изрёк он, – дали мне право, как старшему над этими гурами, пожелавшими сразиться за вару по имени Ула, вызвать на бой следующих охотников, но первый раз я не знаю, на кого указать. Все здесь подтвердят, что я охотник старый и опытный, я знаю толк в схватке, но я не знаю, как мне поступить. Я даже не слышу подсказки от моей праматери Кыпчи. А это о чём говорит? – вождь обвёл взглядом собравшихся. – А это может говорить только о том, что праматерь даёт понять мне, что нет смысла биться дальше. Ллой силён, как у-рык – я это признаю. Он всё равно будет первым, только покалечит зря моих охотников. В племени сабаев есть ещё достойные вары, которые могут стать элоями моим гурам. Те из нас, что захотят сразиться за них, навестят ваш род в следующий полный Сун. А сейчас я объявляю волю нашей праматери Кыпчи: никто из кыпчанов не претендует на Улу, пусть она достанется этому низколобому Ллою – он самый сильный гур из всех, кто пожелал сегодня завладеть ею.

Оставшиеся непроявившие себя в схватке кыпчаны-претенденты стояли, слегка понурив головы, и своим видом всячески показывали, что если б не воля праматери, нашёптанная их вождю, каждый из них смог бы ещё блеснуть своей силой. Но из сабаев никто не сомневался, что Бека-Чир своими словами оставил трёх охотников целыми и невредимыми для их же блага.

Холдон вышел на середину круга и облокотился на жертвенный камень. Он поднял взгляд к светящемуся диску Суна и торжественно произнёс:

– Сегодня по воле нашей праматери Мары и по воле Кыпчи – праматери наших соседей и друзей член рода сабаев Ллой стал бакаром Уле – обри Мбира и Сеи! Пусть будет так! Сейчас здесь, на этой площадке, у этого жертвенного камня, у нас начнётся славный той по такому случаю. Пусть вары принесут сюда побольше мяса и воды, а также пусть попросят у жжоков цвёла. Юбурам же надлежит натаскать много хвороста, чтобы его хватило до самого восхода Ярка – именно столько будет длиться наш той! А ты, Ллой, веди Улу в пастою и овладей ею столько раз, сколько пожелаешь. Потом вместе с ней приходите на той.

Гуры обоих родов встали кольцом вокруг жертвенного камня и, притопывая, начали раскачиваться из стороны в сторону, тряся головами.

– Оу – Хой! Оу – Ех! Оу– Хой! Оу – Ех! – хором выкрикивали они, вводя себя в транс. Считалось, что в этом состоянии каждый из них общается с духами предков. Такое общение и именно в полный Сун было особенно благоприятным. В эти минуты каждый охотник мог спросить у духов ответы на вопросы, которых он не знал, а также получить какой-нибудь житейский совет. Такое духовное единение с предками могло длиться довольно долго и заканчивалось сразу и неожиданно. Никто из остальных сородичей не смел вмешиваться в этот ритуал или тем более пытаться его прервать. Пока гуры обоих родов общались с предками, у вар и юбуров было достаточно времени на подготовку к тою. Молодёжь таскала ветки для праздничного костра, вары поджаривали мясо эселей на аяке, потом резали его на куски и складывали их в приготовленные для торжественных случаев панцири речных ил, которых хранилось множество в одном их углов пастои. Из подземного озера была принесена вода в тех же панцирях, служивших универсальной посудой. Во время всех этих хлопот Ллой с Улой сидели тихо на подстилке из травы на том месте, где располагалась хлоя Мбира. Гуабонг оставил попытки овладеть своей молодой элоей, которая до этого всячески ему сопротивлялась, шепча своему новому хозяину на ухо, чтобы тот не торопился. Уле не хотелось отдаваться Ллою на глазах своих сородичей, которые занимались своими делами и не обращали на молодых, казалось, никакого внимания, а, может, только делали вид. Она смогла убедить новоиспечённого бакара, что предаться взаимным ласкам им обоим будет куда приятней тогда, когда их сородичи покинут пастою и примут участие в тое. Ллой был возбуждён, но ему удавалось кое-как сдерживать свой пыл. Он был рождён гуабонгом, а гуабонги, как известно, отличались буйным нравом, и не были приучены противиться своим эмоциям. Возможно, что если бы сейчас рядом с Ллоем была не Ула, а другая вара, которая ему также принадлежала бы по праву, он не стал бы с ней церемониться и удовлетворил бы потребность своего молодого тела. Но рядом с ним была именно Ула – вара, к которой он испытывал странные, до этого не ведомые ему, чувства, и брать её силой вопреки её воле он не мог. Ллой сидел рядом с ней и сам себе удивлялся. Он обнимал за плечо свою элою, вдыхал чудный запах её тела и наблюдал, как вары и юбуры рода сабаев готовятся к тою. Его удивило, как одна из вар поднесла к рою жжоков панцирь илы, наполненный дымящейся травой, и стала водить им из стороны в сторону, держа в свободной руке горящую палку. В это время другая вара рядом с ней отвешивала низкие поклоны и что-то вполголоса бубнила, держа также панцирь илы, но только пустой, потом смело запустила руку в самую гущу шевелящихся грозных жжоков и безболезненно вытащила её оттуда. С ладони вара что-то соскребла в панцирь, и её рука опять погрузилась в рой.