К сожалению, шведские чиновники, проводившие дознание, совершенно не заинтересовались ни обликом дьявола, ни подробностями адского бытия, стараясь склонить подследственных к признанию в шпионаже на Россию.

В протоколы допросов попали лишь обрывочные сведения: в аду было жарко, почти как в тропиках, где довелось побывать Нильсону. Там росли деревья и имелась возможность для ремонта корабля, а вот адская пища оказалась решительно не пригодной для употребления, мясо и плоды вроде и съедобные, да только впрок не шли, – люди, ими питавшиеся, слабели и худели… В результате «Жираф», едва получив возможность передвигаться без риска утонуть, начал делать вылазки в мир живых за нормальной провизией, но каждый раз возвращался обратно в преисподнюю (подробности переходов между мирами чиновников тоже не заинтересовали).

Тем временем ремонт шел своим чередом: залатали пробоины, восстановили рангоут, привели в порядок две шлюпки и еще две построили заново. Но тем дело не ограничилось, и ремонт обернулся значительной переделкой корабля, большая часть трюма была отгорожена глухой переборкой, в которой затем появилась (причем никто не видел, как именно) странная металлическая дверь, и никому, кроме капитана, за ту дверь хода не было.

После завершения всех работ пришла пора отрабатывать спасение, – по уверениям капитана, они должны были сослужить три службы морскому дьяволу и получить затем вольную до самой своей смерти.

Первое задание показалось в ходе его исполнения на удивление простым: предстояло захватить судно, строительство которого тоже без нечистого не обошлось, – целиком железное, не имеющее ни единого паруса и движимое, без сомнения, дьявольской силой… Но как-либо вооружить свое творение Сатана не позаботился, – и абордаж прошел успешно.

Задание было исполнено, но детали опять-таки в протокол допроса не попали, к тому времени, очевидно, у королевских чиновников сложилось вполне определенное мнение о том, с кем они имеют дело. Впрочем, рассказ паспома Савича отчасти закрывал этот пробел.

Что еще предстояло сделать для морского дьявола, подследственные не знали – очередная вылазка за продовольствием стала для них последней. Причем, в один голос утверждали оба моряка, эпопея галеона после Данцигского сражения длилась отнюдь не сто восемьдесят лет, а без малого четыре месяца – в день их ареста в судовом журнале стояла дата 25 марта 1628 года. Никаких сомнений в том нет, ибо в обед вся команда получила двойную винную порцию в честь праздника Благовещения Девы Марии.

Ну и что могли подумать дознаватели, когда убедились, что никаких других показаний им от подследственных не добиться?

Только одно: перед ними двое сумасшедших.

Никто не стал проверять, существовал ли в давние времена галеон «Кameleopard», участвовал ли он в Данцигском сражении, внесены ли были в судовую роль моряки с такими именами… Чиновников гораздо больше интересовала война другая, сотрясавшая в тот год южные провинции Шведского королевства.

Ну а россказни неграмотных крестьян и рыбаков о необычном виде корабля никто даже не приобщил к делу. Лишь пастор составил пятнадцать лет спустя, незадолго до смерти, памятную записку о странном происшествии.

Захваченных моряков отправили в Стокгольм, дабы медики и другие ученые люди из королевского университета вынесли окончательный вердикт.

Доставили арестантов в столицу или нет, неизвестно. Они могли сбежать в дороге по примеру своего третьего товарища, могли умереть от свирепствовавшей в тот год холеры… По крайней мере никаких следов истории Нильсона и Юхансона в архивах университета не обнаружилось.

* * *

Слухи, бродившие между прибрежными жителями, с годами превратились в легенды, имевшие мало общего с действительностью, а затем происшествие и вовсе изгладилась из народной памяти.

Но копия дела Юхансона и Нильсона так и пылилась на дальней полке архива в Каппельскере. Там ветхую папку обнаружил в 1879 году некий Карл-Адольф Линд, житель Стокгольма смешанного шведско-немецкого происхождения. Унаследовав от родителей приличное состояние, Карл-Адольф решил посвятить жизнь изящным искусствам, в первую очередь литературе. Собирая материалы для своего дебютного романа, он случайно натолкнулся на старую историю и весьма ей заинтересовался.

Прежние задумки были отложены, а Линд провел самое настоящее историческое расследование. Перерыл военно-морские архивы и убедился: да, моряки с такими именами числились в экипаже «Жирафа». Раскопал и скопировал мемуар пастора, хранившийся в частном собрании. Перелопатил множество источников и нашел-таки девять упоминаний о появлениях «Жирафа» в разные годы и в различных уголках Балтийского моря.

К сожалению, весь собранный богатый материал Линд использовал для написания не монографии, а художественной книги. Романа, где история «Жирафа» служила лишь фоном для истории другой, любовной, причем герой – таинственный капитан галеона – был старше своей возлюбленной почти на два века…

Насколько Линд был талантлив и удачлив в роли исследователя, настолько же оказался бездарен как писатель. Роман, изданный на средства автора, ни малейшего успеха не имел и никогда не переиздавался.

Разочарованный Карл-Адольф забросил собственное творчество и занялся собиранием фольклора Южной Швеции, успел издать два сборника народных песен, после чего скончался от туберкулеза на сорок втором году жизни.

Свой личный архив Карл-Адольф Линд завещал Национальной библиотеке, где он и хранился до сих пор, ни малейшего интереса не вызывая.

* * *

– А теперь самое интересное, что нашлось в архиве Линда, – торжественным тоном произнесла Лернейская. – Фотографии экспонатов из запасников музея в Мальме. Иногда они экспонируются под названием «Пиратский клад неизвестного происхождения», но Линд сумел дознаться, что это именно те украшения, которыми пытались расплатиться моряки с «Жирафа» в 1808 году. Смотрите внимательно.

На экране сменялись старинные черно-белые снимки: ювелирные изделия крупным планом.

– Стоп! – попросил вдруг ЛБ. – Можно вернуть предыдущий кадр?

Несколько секунд он разглядывал золотую безделушку, потом заявил:

– Это заколка для галстука. Для современного галстука. Насколько я понимаю, в начале девятнадцатого века и ранее таких не носили.

– Бинго! Хотя я ожидала, что подозрения вызовут уже серьги с зодиакальным знаком Весов, ну да ладно… Хуже того, на этой заколке есть крайне любопытная монограмма, здесь ее толком не разглядеть, сейчас поищу снимок с другим ракурсом. Вы удивитесь…

– Едва ли удивимся, – сказал я, решив: хватит уж госпоже вице-директору нас удивлять результатами своих поисков, мы тоже тут, ктулху побери, отнюдь не прохлаждались. – На монограмме, полагаю, изображены переплетенные русские буквы «Е» и «Ч». Евгений Чернопольский. Не бином Ньютона.

До чего же приятно было поглядеть на недоуменные лица своего и чужого начальства.

Парусно-моторная яхта, за штурвалом которой я стоял, была небольшая, прогулочная, для дальних круизов не пригодная. И не несла на борту ни хитрой аппаратуры, как «Медуза», ни замаскированного вооружения, как «Скорпена». Насквозь легальное судно, и экипаж с пассажирами никаких подозрений вызвать не могли: четверо русских туристов, два парня и два девушки, плюс спасенный ими человек, лежащий в носовой каюте и не приходящий в сознание… Там же лежали и кое-какие обломки с «Котлина», якобы подобранные нами в море.