Размерами они значительно уступали кархародону, – метра два, два с половиной. И двигались медленнее. Но количество, а было их ровным счетом четырнадцать, по меньшей мере уравнивало шансы.

Погоню они, похоже, не замечали, что лишь утвердило меня в догадке: имею дело с пресмыкающимися. Ни боковой линии рыб, ни ультразвукового локатора китообразных у них нет, полагаются на зрение, – а видимость сейчас никудышная. Рассвет близился, восток налился краснотой, но солнечные лучи пока не попадали под воду.

Потом я их увидел, зрение большой белой отлично, даже лучше кошачьего, приспособлено к мраку. А твари меня по-прежнему не замечали.

Нет, не крокодилы… По крайней мере в нашей реальности такие крокодилы не водятся и никогда не водились: головы плоские, словно бы сплющенные, без характерных вытянутых челюстей. Но способ передвижения вполне крокодилий – за счет энергичных движений хвоста, лишенного плавника, а короткие лапы прижаты к телу и в процессе никак не участвуют.

«Цель вижу, начинаю атаку», – сообщил я Лернейской и вдруг понял, что ментальный контакт разорван. Даже не заметил, когда это произошло, заглядевшись на «десантников».

«Маленькие дети, ни за что на свете…» – торопливо забубнил я, догоняя левое крыло вражеского построения.

Теперь они меня заметили и немедленно доказали, что обладают отличной маневренностью и спасаться бегством не намерены. Клин рассыпался, неведомые зверюги уходили и вверх, и вниз, и в стороны, – но тут же разворачивались, брали меня в кольцо… вернее, в сферу, поскольку схватка происходила в трех измерениях.

Псевдокрокодил, выбранный мной как первая мишень, увернуться не успел, трудно кому-либо тягаться с кархародоном в его родной стихии.

«Не ходите, детки, в Африку гулять…»

Безжалостный капкан челюстей ухватил тварь поперек, стиснул… И я окончательно убедился: никакие это не крокодилы и даже вообще не пресмыкающиеся.

Земноводные, лишь внешне напоминающие ящеров, – шкура тонкая, мягкая, легко поддающаяся клыкам, скелет тоже не отличается прочностью.

Взамен эволюция снабдила существо другой защитой, подкожными железами, вырабатывающими какую-то жгучую субстанцию, и я хватанул этой субстанции сполна.

Нормальная акула, даже очень голодная, отказалась бы от продолжения охоты, поискала бы другую дичь… А я не отказался: пируэт, разворот, – и снова хруст костей на клыках, новая порция жгучей гадости в пасти.

«В Африке акулы, в Африке гориллы…»

Еще одна атака, и еще, и еще… Несколько раз и твари добирались до меня, кусали за бока, за хвост, за брюхо. Однако кархародон как противник оказался великоват для хищных земноводных. Зубы у них были мелкие, но многочисленные и очень острые, каждый укус оставлял десятки неглубоких ранок.

Вода помутнела от крови, – и от моей, и от чужой. Мне это не мешало, в отличие от противников, полагавшихся лишь на зрение.

«Будут вас кусать, бить и обижать…»

Будут, еще как будут… Я устремился в погоню за тремя последними земноводными, инстинкт самосохранения у них с запозданием, но все же включился.

Догнал. И обидел.

Искусанное тело кровоточило, пасть горела как в огне, но я прикончил всех.

«Не ходите, дети, в Африку гулять… Все, леди. Их больше нет».

Лернейская не ответила. Даже восстановить ментальный контакт не пыталась. Я бы поплыл к ней на помощь… Но не знал, чем смогу помочь, не имея ни малейшего понятия ни о ее физиологии, ни о методах лечения. Куда надо плыть, тоже не знал.

Внутри тикал виртуальный таймер, отсчитывая мои последние минуты в здравом уме и твердой памяти. Теоретически я мог успеть доплыть до близкого шведского берега. А до песчаных островков-отмелей, цепочкой вытянувшихся вдоль него, даже с полной гарантией. Но сначала я решил убедиться, что Лернейской со стороны «Жирафа» больше ничего не грозит, что противник не отправил новую партию подводных диверсантов.

* * *

Снизу, из-под воды, «Жираф» мало походил на обычный галеон семнадцатого века. Не бывает у обычных галеонов громадных металлических люков в днище, длиной чуть ли не в треть корпуса. Люк был плотно закрыт, никто не спешил на помощь погибавшему десанту. Но открыть шлюз – дело недолгое, а крутиться вокруг, проверяя: откроют или нет? – у меня времени не было.

Многие из экипажа столпились у борта, глазели туда, где в воде расползалось большое кровавое пятно, но подробностей подводной баталии они, разумеется, разглядеть не смогли. И не знали, кто остался победителем.

Один человек выделялся среди моряков, издалека бросался в глаза, – словно райская птица, невзначай затесавшаяся в стаю серых ворон. Ярко-красный камзол (или кафтан? какая разница…), расшитый золотом. Широкополая шляпа с длинными страусовыми перьями, окрашенными в разные цвета. Остальные были одеты куда скромнее и однообразнее, и цветовой гаммы придерживались серо-коричнево-черной.

Капитан Иоганн-Кристоф Форрет, сомнений нет. Судя по фамилии, не швед, – не то немец, не то англичанин на шведской службе.

Я видел его единственный портрет, дошедший до наших времен, но черно-белая гравюра не давала представления о том, каким попугаем он наряжается… Хотя в модах семнадцатого столетия я не разбирался, – возможно, для знатных господ это обычное дело.

Важнее другое. Из всего экипажа только этот щеголь имел дело с «морским дьяволом», кто бы ни выступал под таким прозвищем. Если как-нибудь вывести капитана Форрета из игры, взаимодействию между командой галеона и таящимися в трюме десантниками придет конец.

И у меня сложился авантюрный план… Большая белая акула отплыла подальше от «Жирафа», набирая дистанцию для разгона.

Зря вы, детки, заявились в нашу Африку. Там акула Каракула распахнула злую пасть…

* * *

План мой, при всей его рискованности, шансы на успех имел, ибо основывался на кое-каких конструктивных особенностях «Жирафа». У него, как и у всех галеонов, корма была высокая, настоящая башня, – полубак же, наоборот, очень низкий, а шкафут еще ниже. Именно там, на шкафуте, склонился над фальшбортом Иоганн-Кристоф Форрет. И я решил его убить. В теории просто, а поди-ка исполни…

Матросы бросились врассыпную, когда из воды неожиданно вылетела громадная акулья туша, перемахнула в высоком прыжке фальшборт и с грохотом рухнула на палубу.

Последовала немая сцена. Моряки изумленно пялились на акулу, лежавшую неподвижно, – лишь легкая дрожь пробегала по хвосту. Видно было, что морская хищница только что побывала в серьезной переделке: по всему телу разбросаны небольшие кровоточащие раны. Затем шок начал проходить, зазвучали изумленные голоса, деревянные башмаки застучали по палубе, – матросы медленно, шажок за шажком, приближались к нежданной гостье, но вплотную все же не подходили.

А я лежал неподвижно, плотно сжимая жаберные щели (попадет внутрь воздух и тотчас же начнется трансформация). Лежал и не знал, что делать. Проклятый Форетт исчез из поля зрения, причем еще когда я набирал разгон. Надежда, что он всего лишь отошел от фальшборта, не оправдалась. Капитан, похоже, поднялся на шканцы.