— С удовольствием отведаю, — он попробовал. — Да очень вкусно. Пожалуй возьму ещё кусочек.

Насытившись, московский гость положил вилку и сказал:

— Георгий Александрович, но, давайте поговорим о деле.

— Я вас внимательно слушаю.

— Кроме расследования убийства Минора, я должен помочь вам принять золото, перегрузить его на шведский пароход и отправить в Стокгольм. Ведь раньше этим занимался Минор, но он был далёк от контрразведки. И, вероятно, не учёл либо не заметил угрозы.

— Вы имеете в виду слово «смерть» на латыни, вырезанное на стекле?

— Именно. В этой ситуации мне придётся координировать действия центра и вашего торгового представительства. Столица Эстонии кишит агентами враждебных нам стран. Несмотря на это, мы не имеем никакого морального права провалить операцию по транспортировке ценного груза в Швецию. Стокгольм — отправная точка. Вы не хуже меня знаете, как важно сейчас получить возможность не только приобретать за границей боеприпасы, но и помогать нашим иностранным товарищам.

— Я слышал Совнарком собирается закупать паровозы иностранного производства. Это так?

— Совнарком считает, что пришло время готовиться к мирной жизни и строить социализм, — пояснил визави и осведомился: — А что Крафт? Он зафрахтовал пароход в Швеции?

— Ещё вчера. Но пока нет сведений о прибытии золота в Ревель, он вынужден ждать и оплачивать простой в стокгольмском порту. Скорей бы Москва уже определилась.

— Сложность в том, что два парохода должны прибыть одновременно, чтобы без всяких задержек перегрузить золото с одного судна на другой.

— А почему нельзя было отправить золото поездом, а затем уже морем в Стокгольм?

— Приоткрываю вам, как руководителю торгового представительства, занавес: наш человек из эстонской таможни служит в порту. Он и должен «не заметить» золотого груза.

— Благодарю вас, Константин Юрьевич, слава Богу, разъяснили.

— Завтра с утра нам стоит наведаться в местное полицейское управление и выяснить, как движется расследование дела Минора. Возможно, у полиции есть какие-то зацепки. Надо постараться выудить у них максимум сведений об этом происшествии. У нас мало времени.

— Вы считаете убийство Минора совершили агенты Антанты?

— Пока я ничего не считаю, я лишь накапливаю версии. Как говаривал мой старый знакомый из Ставрополя «надобно собрать максимум гипотез, чтобы потом было, что отбрасывать».

— Вы уже второй раз упомянули этого вашего приятеля сыщика. Он жив?

— К сожалению. Эмигрировал в Чехословакию. Открыл в Праге детективное агентство. Борется с советской властью. Непримиримый и умный враг. В моём ведомстве ему давно выписан смертный приговор, но пока его не удаётся исполнить. Он разоблачил нашего ценного агента в Праге… Когда-то мы с ним работали по одному делу. Поверьте, у него есть чему поучиться. Ну, да Бог с ним. Помнится, вы обещали поведать историю о недавнем происшествии в здешнем храме.

— Ага, чуть не забыл. Значит, так…

Стародворский пересказал статью из свежего номера «Последних известий» об убийстве в церкви Святого Олафа и пропаже золотого алтаря в доме Черноголовых. Гость слушал не перебивая, а потом сказал задумчиво:

— Пожалуй, встречу с полицейским начальником мы перенесём на послеобеденное время. А с утра я отправлюсь в этот самый храм. Есть у меня некоторые мысли, требующие проверки.

— Как вам будет угодно. Тут вообще-то не так давно барон Каллас повесился. Известная личность. Ему принадлежали все здешние газеты и журналы. Теперь хозяйничает его зять, который явно симпатизирует нам, и тон эстонской прессы изменился.

— Ещё бы! Столько трудов… — он осёкся.

— Вы хотите сказать, что он не сам повесился? — неуверенно осведомился Стародворский и часто заморгал.

— С чего вы взяли?

— Мне показалось, что смысл ваших слов и говорил о том, что…

— Да бросьте, Георгий Александрович! Давайте-ка лучше опять нальём и послушаем этот чарующий голос несчастной эмигрантки.

— О да, вы правы.

Рюмки опустели, и обаятельная артистка начала исполнять новую песню.

Начальник сектора третьего отдела Региструпра смотрел на сцену, но память невольно уносила его в далёкий 1912 год, когда он впервые встретился с Ардашевым…

В храм Святого Олафа Клим Пантелеевич пришёл рано, ещё до начала службы. Лавки были пусты. Неожиданно заиграл орган. Звуки казались волшебными, будто лились из давно ушедшего XVIII века. Исполняли хорошо знакомую «Оркестровую сюиту» № 2 Иоганна Себастьяна Баха. Вернее лишь её часть под названием «Шутка».

Полифоническая пьеса, написанная великим композитором для солирующей флейты в органном исполнении звучала непривычно. В воображении Ардашева ноты создавали не только музыку, но рисовали краски и образы, будто крутили фильму. Казалось, юную красавицу облачили в наряд, сотканный из кисеи утреннего тумана и ввели в залу, где она, увлекаемая стремительным темпом, изящным ритмом и весёлым мотивом понеслась кружиться в бесконечном танце, приковывая к себе внимание десятков восторженных глаз. Неожиданно в окна ворвался молодой ветер. Он унёс пленницу за горизонт. Но не учёл похититель, что вместе с любимой он случайно прихватил и чудесную мелодию, которая продолжала вовлекать его избранницу в нескончаемый вихрь пируэтов, глиссад и фуэте. Ветер метался, стонал и завывал от горя, но не мог остановить возлюбленную. Музыка, заколдовавшая очаровательное создание, была сильнее стихии.

Прозвучала последняя нота и бывший присяжный поверенный, словно очнувшись от музыкального колдовства, поднялся по лестнице на хоры. За мануалами сидел человек. Услышав шаги, он обернулся. Это был ассистент покойного органиста.

— Прекрасная игра, Томас, — улыбнулся Клим Пантелеевич. — Не думал, что вы так великолепно владеете инструментом.

— Благодарю. Очень приятно, — молодой человек поднялся.

Дверь органной комнаты приоткрылась и оттуда выглянул калькант. Он спросил:

— Играем?

— Нет. У нас гость. Простите я забыл, как к вам обращаться.

— Я Ардашев, Клим Пантелеевич.

— Да-да, я помню, вы частный сыщик.

— Пьеса превосходна, спору нет, — проговорил Ардашев, — однако, на мой взгляд, она не совсем подходит к церковной службе.

— Вы правы. Раньше, когда Эстония входила в состав Российской Империи в храмах могла исполнятся лишь духовная музыка и песнопения, внесённые в специальный сборник «Собрания церковных мелодий» и с непосредственного одобрения высшего начальства и местной консистории. Такие нотные тетради есть в каждом лютеранском храме. Исключения, конечно, были, но редко, — пояснил Томас.