— Наверное, много работает. Слыхал, что себя не бережёт. Трудится ночами. Походную офицерскую кровать поставил в кабинете за ширмой. Укрывается шинелью.

— Да-да, — замахал головой Стародворский, — он всегда таким был. Целеустремлённый и несгибаемый. К врагам революции беспощаден.

— Правда, я из другого ведомства. Феликс Эдмундович не имеет ко мне прямого отношения.

— А в партии вы давно?

— Пока не вступил.

— Как же так? — удивлённо вымолвил Стародворский.

— Но уже имею две рекомендации. Вот расследую убийство товарища Минора, вернусь и вступлю.

— Если угодно, могу вам дать и третью. Партийный стаж у меня, как у Ильича.

— Буду признателен.

— Вы всё-таки считаете, что местная полиция не ошибается, и газетчики не врут? Его убили?

— Брошенное такси об этом, как раз и свидетельствует. Кстати, вы не знаете фамилии свидетелей происшествия?

Стародворский пожал плечами и признался:

— Да я и не интересовался. Бесполезно. Не разрешат. Тайна следствия. А какое это имеет значение?

— Если мы не имеем возможности ознакомиться с протоколами допросов свидетелей, то почему бы с этими свидетелями не пообщаться? Вдруг они что-то подскажут или наведут на какую-нибудь мысль?

Визитёр из России приблизился к окну. Указывая на нижнюю часть стекла второй, наружной рамы, он спросил:

— Это кто нацарапал?

— Вы о чём?

— Подойдите, пожалуйста.

Стародворский приблизился.

— Видите на стекле вырезано?

— Вот теперь вижу.

— Это латынь: «mors».

— Смерть?

— Именно.

— Вот так-так! И кто же это учудил?

— Я бы тоже хотел это знать.

— Константин Юрьевич, получается, что кто-то вкарабкался снаружи и нацарапал гвоздём эту надпись? Но зачем?

Собеседник покачал головой и ответил:

— Во-первых, не гвоздём, а стеклорезом. Во-вторых, он спокойно забрался по пожарной лестнице. Только вот какой резон ему это было писать? Зачем делать Минору такое предупреждение?

— А, что если это была своего рода чёрная метка?

— Не исключаю.

— Думаете, белогвардейцы?

— Не знаю.

— Я слыхивал, что они не церемонятся.

— По-разному случается.

— Но, если это не их рук дело, тогда чьих?

— Дорогой Георгий Александрович, как говаривал один мой знакомый адвокат из Ставрополя «не стоит гадать, надо расследовать».

Он щёлкнул крышкой золотого Бонэра и сказал:

— Ну что ж, для начала не так уж и мало мы узнали. И я уже понимаю, чем следует заняться в первую очередь. Однако пора обедать. Куда пойдём?

— Я знаю одно прекрасное местечко. Там подают отменные бифштексы и, как раз, сегодня выступает какой-то эмигрантский дуэт из России.

— Замечательно.

— Тогда я распоряжусь насчёт автомобиля.

— Предлагаю пройтись пешком. Заодно нагуляем аппетит.

— Неплохая идея…Да, чуть не забыл. А вы слышали, о необычном убийстве в храме Святого Олафа?

— Пока нет. Я, как вам известно, только вчера приехал. С утра просматривал бумаги, потом мы с вами общались и вот теперь мы здесь, в гостинице. До газет ещё не добрался. Надеюсь, вы мне поведаете об этом происшествии за обедом?

— С большим удовольствием.

— Вот и отлично. Тогда в путь!

III

Общественные сады Таллина располагались на бывших крепостных бастионах: Наблюдательном (горка у Больших морских ворот), Шведском (у Вышгородского замка) и Ингерманландском (горка у Новых ворот). Именно здесь, на последнем бастионе и был устроен летний ресторан, в котором сегодня выступала София Надеждина с аккомпаниатором южного происхождения, то ли греком, то ли турком. Пианист лил в души гостей простую, но в то же время такую русскую мелодию, а ангельский голос пел:

Сердце будто проснулось пугливо, Пережитого стало мне жаль;Пусть же кони с распущенной гривойС бубенцами умчат меня вдаль. Слышу звон бубенцов издалёка — Это тройки знакомый разбег, А вокруг расстелился широкоБелым саваном искристый снег.

— Под такие «Бубенцы», Константин Юрьевич, грех не выпить, хотя я пью очень редко, — признался Стародворский.

— Ваше здоровье!

— И ваше!

Закусив, собеседники, как и вся остальная публика не сводили восторженных глаз с певицы.

Пусть ямщик свою песню затянет, Ветер будет ему подпевать;Что прошло — никогда не настанет, Так зачем же, зачем горевать!

Многие гости ресторана тянули за красавицей припев, и она перешла к последнему куплету:

Звон бубенчиков трепетно можетВоскресить позабытую тень, Мою русскую душу встревожитьИ встряхнуть мою русскую лень!

— Да, хорошая песня. Не слыхал.

— Знаете, мне иногда жаль мне этих эмигрантов. Оторвались от страны, родины, России.

— Они не приняли революцию. Стало быть, враги.

— В таком случае, Константин Юрьевич, предлагаю, поднять рюмку за её победу во всемирном масштабе!

— С большим удовольствием!

— Маслята под водку замечательно идут.

— Закуска, испытанная временем.

— Я смотрю вы ещё фаршированного угря не пробовали. Очень рекомендую, Константин Юрьевич.

— Он мне напоминает змею.

— Что вы! Обязательно попробуйте. Приготовить такое блюдо — настоящее искусство. Меня этим секретам научила хозяйка, у которой я был на постое в сибирской ссылке в девятьсот седьмом году. Хотите расскажу?

— Буду рад послушать.

— Самое сложное в этом блюде — умудриться снять с него кожу. Для этого её надрезают около головы, продёргивают швейной иголкой нитку через глаза, завязывают и подвешивают угря на гвоздь. И только потом, отогнув ножом кожицу около головы, целиком стягивают с рыбы. Угорь скользкий и просто так кожу не снимешь. Для этого надо посыпать руки крупной солью. Потом разрезаем его вдоль туловища, потрошим, моем и вытираем салфеткой. Мясо толчём, добавляем в него намоченную и выжатую булку, мелко нарезанные свежие грибы (лучше шампиньоны, но можно и белые), поджаренную на масле луковицу, петрушку, соль, перец, два яйца, две ложки сметаны. Надобно всё хорошенько размешать и обложить этим фаршем хребтовую кость. Посыпаем всё сухарями и, полив маслом, жарим на сковороде. Хватит одной-двух столовых ложек. Готового угря кладём на блюдо и окатываем соусом. Тут уж всё зависит от ваших предпочтений. Можно белым со сметаной, а можно и как у нас — красным.