Сесилии Мироверской, и через два года оказалась при дворе Логресса, после того как моя госпожа вышла замуж за принца-регента.

Кристалл остался прозрачным и холодным. Фройляйн Гримм посмотрела на мистера Янга с плохо скрываемым злым торжеством.

– Вполне доходчиво, виконтесса Шейбон, – сказал тот, не меняя тона, разве что голос звучал более устало, чем в начале их беседы с фрейлинами. – Значит, вы совершеннолетняя и звать опекуна нам не потребуется. В таком случае я считаю своим долгом напомнить вам, что ложь представителям Ордена ловцов считается преступлением против интересов общества, а в вашем случае – против интересов Короны. Будьте предельно честны перед святыми и перед лицом представителя Ордена, а главное – перед собой. – Он достал чистый лист бумаги с гербом Ордена и отдал Ронану, чтобы тот положил его перед Юстиной. – Если вы боитесь, что сказанное вами может навлечь беду на вас или ваших близких, у Ордена есть способ защитить вас. Также, пока мы не начали, фройляйн Гримм, напомню, что в случае, если вы что-то вспомните или решите донести до нас новую информацию после того, как мы закончим, вы сможете сделать это письменно. Но учитывайте, что Орден не принимает анонимные доносы и обвинительные письма.

Плотный лист бумаги и новое перо легли перед девушкой. Ронан придвинул поближе чернильницу.

– Что это? – спросила она и посмотрела на Ронана снизу вверх.

– Формальность, фройляйн Юстина, – заверил ее Ронан спокойным голосом, словно ловческое чутье сейчас не сходило с ума от близости нужного следа. – Просто напишите все то, что вы только что сказали. Ваше полное имя, возраст, титул. Чтобы в дальнейшем у нас не возникло недопонимания.

Алек Макаллан учил сына, что врать нехорошо и недостойно того, кто родился на землях Эйдина. Поэтому Ронан мысленно попросил прощения и у отца, и у Эйдина, и у тех богов, в которых верили у него на родине. А Юстина Гримм послушно, пусть и с некоторым раздражением, написала то, что он просил. Почерк у нее был хороший, каллиграфически четкий, похожий на работу печатного станка. Таким пишут, к примеру, имена на пригласительных карточках – сплошное искусство и никакой личности за ним. Для анонимных доносов тоже пригодится.

Ронан поймал взгляд Эдварда и кивнул.

Крысу они нашли.

Только вот прежде, чем сдавать ее в ласковые, но цепкие руки хозяйки, стоило понять, что именно произошло.

– Спасибо вам, мистер Макаллан, но дальше мы разберемся сами.

Улыбка принцессы была сладкой, как сахарный сироп.

Комната за камином оказалась маленькой и тесной, с одним узким окном, сверкающим мелкой сеткой стекол. Света проникало достаточно, а вот разглядеть что-либо внутри или снаружи было невозможно. Зато сквозь изнанку зеркала все было прекрасно видно: и розовую гостиную, и то, как мистер Янг проверяет бумаги и сортирует их, и серебряный поднос с шестью чашками из тонкого фарфора.

Одна из них так и осталась чистой.

– Ваше Высочество. – Ронан низко поклонился.

Элизабета была недовольна – это читалось в поджатых губах, в том, как она нервно дергала виноградины с веточки, лежащей рядом на столе, в том, как откидывала голову, – она не скрывала недовольство, наоборот, демонстрировала его Ронану. Недовольство, к счастью, было направлено не на него. Но он все равно радовался, что здесь, в этой полутайной комнате, предназначенной для слежки, оказался вместе с лордом Милле. И пока Эдвард не нервничал, пока он сиял спокойной солнечной улыбкой, Ронан тоже ничего не боялся.

По крайней мере, боялся не за себя.

– Позвольте вступиться за леди Гримм…

– Фройляйн, – поправила она мягко.

– За фройляйн Гримм. – Он снова поклонился. Ее Высочество милостиво кивнула, но глаза остались холодными, совсем не кукольными, с той пугающей взрослой силой в глубине. – Я подозреваю, Ваше Высочество, что она действовала не из желания навредить сеньоре дель Розель, а из страха перед ней. Возможно, и это мое предположение, а также, если позволите, мое ощущение как ловца, кто-то запугал фройляйн Гримм. Она суеверна. На этом могли сыграть.

Принцесса выслушала его внимательно, лишь один раз позволив иронии проступить на лице, – когда Ронан упомянул ловческое чутье.

– Вы подозреваете кого-то из моих девочек, герр Охотник? – спросила она.

Ронан переглянулся с Эдвардом. Тот помотал головой.

– Пожалуй, нет, Ваше Высочество. Мы с лордом Милле склонны считать, что за этим должен стоять кто-то, скажем, выше по возрасту или по статусу.

– А ваше чутье, герр Охотник? – Уголок губ принцессы дернулся вверх. На секунду. – Оно тоже подсказывает, что мою детку надоумил побыть крысой кто-то поумнее ее?

– И мое чутье, Ваше Высочество, и мой опыт. – Ронан заставил себя еще раз поклониться принцессе. – Позволите дать вам совет?

Элизабета посмотрела на него удивленно и медленно кивнула, отправив в рот еще одну виноградинку.

– Тот, кто ее надоумил, может чувствовать в сеньоре дель Розель конкурента. Просто решил устранить его чужими руками. Понаблюдайте за фройляйн Гримм, прежде чем наказывать ее. Может быть, она сама выведет вас к нужному человеку.

Лицо принцессы никак не изменилось.

– Знаете, герр Охотник, какие советы полезны? Те, которые повторяют очевидное, когда гнев или обида мешают нам это очевидное разглядеть, – сказала она ровно. – Благодарю вас. И за совет, и за милосердие, проявленное к Юстине. Хотя, на мой взгляд, трусость и спесь подобного не заслуживают.

Принцесса встала. Каблучки ее туфель стукнулись о паркет. Она злилась, эта злость витала в воздухе, похожая на запах далекой грозы.

Ронан очень не хотел, чтобы эта гроза вдруг обрушилась на его голову, но выяснить, куда делась еще одна девушка, шестая, чашка которой осталась нетронутой, было необходимо. Потому что на чаепитии, куда привела его Глория, девушек вокруг принцессы тоже было пять, а имя Жанетты Альбы сегодня несколько раз прозвучало.

Эдвард спас положение.

– Ваше Высочество, – мягко позвал он принцессу, поправлявшую оборки на юбке. Как самая обычная маленькая девочка, которая хочет выглядеть опрятно.

– Что, герр Милле? – Элизабета на него даже не посмотрела.

– А шестая фрейлина, – сказал Эдвард с той же солнечной улыбкой, с которой смотрел на своих сестер в саду. – Она заболела?

– Жанетта? – Элизабета Мироверская бросила на них рассеянный взгляд, и тут же ее глаза превратились в щелочки. – Да, герр Милле, Жанетта больна. Но она не сказала бы ни слова против моей стригои, герр Охотник, и не стала бы ей вредить ни при каких обстоятельствах. – Принцесса повернулась к Ронану. – Потому что только сеньора дель Розель способна унять ночные кошмары бедной девочки. Я позволила фройляйн Альбе сегодня не прийти. – Плечи принцессы дернулись, она будто вспомнила что-то неприятное и содрогнулась. Или пыталась показать им двоим, что произошла ерунда, ничего не значащее событие. – Вряд ли встреча с вами в подобных обстоятельствах улучшила бы ее самочувствие. У нее есть причина опасаться мужчин.

II. Розы

Глава 1

Пансион теперь казался Флоренс прошлой жизнью – совсем прошлой: словно там, в стенах бывшей монастырской школы, основанной самой святой Мартой для девочек из обедневших семей, в сумрачных дортуарах, в лекториях и комнатах для ремесел, всегда прохладных, будто древние камни всю зиму впитывали холод, жил кто-то другой. Другая Флоренс.

Прилежная ученица, честная и неспособная на подлость юная леди.

Та Флоренс была полна надежд: она верила, например, что однажды у нее будет теплая семья, такая, какой она помнила свою – до гибели отца и болезни матушки. Небогатая, но честная и полная любви. Что дядя Оливер, для которого Флоренс всегда была скорее обузой, чем родной племянницей, легко отпустит ее замуж за какого-нибудь хорошего парня, возможно – из младшего дворянства, если повезет. Но даже клерк или сельский пастор подошли бы. Или художник, хотя художника дядя бы точно не потерпел.

О лордах Флоренс даже не помышляла. О том, что она вдруг может стать из обузы чем-то вроде выгодного вложения, тоже.

Больше всего Флоренс удивляло то, как легко она все это приняла: и женихов, и то, что леди Кессиди, которая годами воспринимала племянницу мужа как кошку или фамильного призрака, иногда подающего признаки своей нежизни с чердака, вдруг превратилась если не в любящую тетушку, то почти в союзницу.

Или то, что в ее маленькой жизни вдруг стало так много людей, что она иногда не успевала запомнить их имена.

Или вот, например, сегодняшнее утро.

Останься она в пансионе – останься вообще этот пансион приличной школой, куда почтенные семьи