Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако такая демократичность сохранялась лишь на время дачного сезона. Правила этикета предписывали не придавать большого значения дачным знакомствам, специализированные издания советовали дачникам не пытаться «скрепить связь, которая должна быть разорвана переездом в город». Это, конечно, касалось и дачных романов. Сезонные отношения не воспринимались всерьез, несмотря на желание некоторых матерей устроить таким образом будущее своих детей.
В общем, терраса – это было значительное, обязательное место на даче! Из-за бесконечных гостей дореволюционная дача была совсем непохожа на современную. Там формировалось особое общество, где все друг с другом знакомы, играют в крокет и в рюхи[15], перекидываются в карты – в основном в винт и в преферанс, купаются, выпивают, делятся книжками и гуляют по окружающим лесам.
Этой демократичностью пользовались молодые безденежные поэты. Вот что пишет Маяковский в автобиографии о своей жизни в Куоккале:
«Семизнакомая система (семипольная). Установил семь обедающих знакомств. В воскресенье "ем" Чуковского, понедельник – Евреинова и т. д. В четверг было хуже – ем репинские травки. Для футуриста ростом в сажень – это не дело.
Вечера шатаюсь пляжем. Пишу "Облако".
‹…›
Поехал в Мустамяки. М. Горький. Читал ему части "Облака". Расчувствовавшийся Горький обплакал мне весь жилет. Расстроил стихами. Я чуть загордился. Скоро выяснилось, что Горький рыдает на каждом поэтическом жилете.
Всё же жилет храню. Могу кому-нибудь уступить для провинциального музея».
На даче. Куоккала
Дачи были прибежищем не только для поэтов, но и для революционеров: за городом полицейский контроль ослабевал. Представьте, что вы, уважаемый законопослушный чиновник, познакомились с респектабельным инженером Красиным, который отдыхает здесь с семейством. Вы не знаете только того, что Красин – глава Боевой технической группы РСДРП и занимается добычей средств на нужды партии. А на первый взгляд он – типичный дачный муж: работает в Петербурге, навещает семью по воскресеньям.
В июне 1907 года вы читаете в газетах, что в Тифлисе, на площади Эриванского, вооруженные боевики под руководством Камо ограбили инкассаторскую карету, перевозившую 250 тысяч рублей для тифлисского отделения Петербургского государственного банка. Значительную часть награбленного составляли 500-рублевые банкноты, которые очень неудобно сбывать с рук, – тем более что номера банкнот были сразу же внесены в списки. Исполнителем операции был Камо, организацией ограбления на Кавказе занимался Сталин, который тогда был известен под кличкой Коба. Руководил всем именно Красин. После тифлисского налета Камо доставил деньги в Петербург, а оттуда – в Куоккалу, где тогда жили Красин, Богданов и Ленин. Позднее большевистский центр попытался обменять в российских банках 500-рублевые банкноты на более мелкие, а затем – перевести их в иностранную валюту в Западной Европе, но не все прошло гладко.
…Будь у вас было побольше денег, можно было бы выбрать дачный поселок поэлитнее, с организованными дневными развлечениями. Например, в Лигове речка Лиговка была запружена, среди парка получился большой водоем. Неподалеку от берега был островок, а на островке – туфовый грот. Помимо приятных прогулок, катания на лодках, купания и рыбной ловли, по воскресеньям можно было прийти в парк, чтобы послушать музыку. Симфонический оркестр графа Шереметева выступал на особом плоту. Плот с музыкантами отчаливал от берега, становился посреди пруда, и начинался концерт. Вокруг все катались на лодках. Много народа слушало музыку, сидя на скамеечках вокруг пруда или гуляя по прибрежным аллеям.
Еще одним модным развлечением были велосипеды. Вообще типичный портрет дачника – молодой человек в легком костюме, с велосипедом. Циклисты, как их тогда называли, поначалу вызывали сильное раздражение. В особенности степенных дачников возмущали чрезмерно обтягивающие наряды, а некоторые смелые дамы-циклистки, сменившие юбку на штаны, вызывали крайнее негодование. Наиболее добропорядочные семьи даже старались не звать циклистов в гости. Чтобы извести этих возмутителей спокойствия, дачники иногда перекапывали дороги канавами. Мальчишки травили велосипедистов собаками, кидали в них палки и камни. Тяжело быть проводником технического прогресса!
Прекрасным средством от скуки были гости из города. Невероятной энергией в этом отношении отличался Чехов, большой любитель дачной жизни, которому, кстати, грех было и жаловаться на скуку: на даче куча работы, а в Петербург на службу ездить не надо. Да и характер у Антона Павловича был невероятно деятельный.
«Положение Мелихова на большой дороге из Лопасни в Каширу повлекло за собой то, что к Антону Павловичу стали заезжать многие местные земцы и землевладельцы, были ли они знакомы с ним или нет, – вспоминает брат Чехова, Михаил. – Летом же 1893 года было в Мелихове особенно многолюдно. Дом был битком набит приезжими. Спали на диванах и по нескольку человек во всех комнатах; ночевали даже в сенях. Писатели, девицы – почитательницы таланта, земские деятели, местные врачи, какие-то дальние родственники с сынишками – все эти люди, как в калейдоскопе, проходили сквозь Мелихово чередой. Антон Павлович при этом был центром, вокруг которого сосредоточивалось внимание всех: его искали, интервьюировали, каждое его слово ловилось на лету. Но приезжали и люди, плохо понимавшие, что такое деликатность: вваливались охотники с собаками, желавшие поохотиться в чеховских лесах; одна девица, с головою, как определил Антон Павлович, "похожей на ручку от контрабаса", с которой ни он сам, ни его семья не имели ровно ничего общего, приезжала в Мелихово, беззастенчиво занимала целую комнату и жила целыми неделями. Когда кто-нибудь из домашних деликатно замечал ей, что пора, мол, понять, в чем дело, то она немедленно отвечала:
– Я в гостях у Антона Павловича, а не у вас».
От этого многолюдья Чехов, конечно, нередко страдал. Вот цитата из его письма к А. С. Суворину:
«С пятницы Страстной до сегодня у меня гости, гости, гости… и я не написал ни одной строки».
Но даже это не могло укротить безудержной любви к гостям. В том же самом письме Чехов просит Суворина: «Кстати, если увидите Кундасову, то поклонитесь ей и скажите, что мы ее ждем к себе».
Чехов так любил гостей, что занимался чуть ли не шантажом. Вот что он, например, пишет редактору журнала «Север» В. А. Тихонову:
«Ну-с, сударь, за то, что Вы поместили мой портрет и тем способствовали к прославлению имени моего, дарю Вам пять пучков редиски из собственного парника. Вы должны приехать ко мне и съесть эту редиску».
Как видим, Чехов не гнушался огородными работами! Выдающийся человек.
А вот как приглашал он к себе архитектора Шехтеля:
«Если не приедете, то желаю Вам, чтобы у Вас на улице публично развязались тесемки у кальсон».
Зазывая к себе друзей и знакомых, Чехов описывал дачную жизнь в самых ярких красках, как будто составлял рекламное объявление: «Полтавская губ. теплее и красивее Крыма в сто раз; место здоровое, веселое, сытое, многолюдное…»; «Коляска покойная, лошади очень сносные, дорога дивная, люди прекрасные во всех отношениях»; «Купанье грандиозное».
Весь день писатель непрерывно организовывал развлечения для гостей: «Мы устроили себе рулетку… Доход рулетки идет на общее дело – устройство пикников. Я крупье»; «Был у меня костюмированный бал»; «Затеваем на праздниках олимпийские игры в нашем дворе и, между прочим, хотим играть в бабки».
Но главным для дачников было все же убить время до вечера, пока не соберется дачное общество. «Московский листок» описывал дачную жизнь так: «Сидит дама на террасе, книжка интересная, но читать надоело, гулять идти невозможно – жарко, а до вечера на кругу еще целая вечность».
Круг – круглая площадка, где по вечерам собирались самые активные представители дачного населения, преимущественно молодежь, – был центром дачной жизни. На кругу находилась эстрада, где выступали заезжие артисты и музыканты, театральные труппы. Но чаще там проходили самодеятельные концерты и постановки или устраивались дачные балы. Некоторые из них были такими знаменитыми, что туда приезжали танцевать на ночь из города: отправиться в Богородское, протанцевать там часть ночи и как ни в чем не бывало