Гэррети — он сам себе не поверил, — вдруг захотелось, чтобыопять наступила ночь. Он оглянулся на Олсона.

Олсон опять глядел на свои ноги. На его шее явно выступилижилы, губы скривились в застывшей усмешке.

— Он уже почти готов, — сказал рядом Макфрис. — Когдачеловек начинает надеяться, что его застрелят и тогда он сможет отдохнуть, ондалеко не уйдет.

С этими словами он ускорил шаг и оставил Гэррети позади.

Стеббинс. Он давно не видел Стеббинса. Гэррети обернулся —Стеббинс сильно отстал, но его можно было безошибочно узнать по красным штанам.Он все еще шел в хвосте, как тощий гриф, выжидающий, когда кто-нибудь упадет…Гэррети почувствовал прилив гнева. Ему вдруг захотелось вернуться и схватитьСтеббинса за горло — без всякой причины, просто выместить накопившеесяраздражение.

Когда они достигли подножия холма, ноги Гэррети онемели.

Это сопровождалось пробегающими по ним время от временивспышками боли и грозило судорогой. А почему бы и нет? Они ведь идут ужедвадцать два часа.

Двадцать два часа беспрерывной ходьбы — мыслимо ли это?

— Как ты? — спросил он Скрамма, будто не видел его уже оченьдавно. — Отлично, — Скрамм шумно высморкался и вытер руку о штаны. — Простоотлично.

— Похоже, у тебя насморк.

— Это у меня каждую весну. Сенная лихорадка. Ничегострашного.

Гэррети открыл рот, чтобы возразить, когда воздух наполнилзнакомый звук «пах-пах!» Впереди кого-то застрелили, и это оказался Гаркнесс.Гэррети испытал странное возбуждение. Магический круг опять разорвался.Гаркнесс никогда не напишет книгу о Длинном пути. Его отволокут с дороги всторону, как мешок с мукой, или запихнут в грузовик в брезентовом мешке. Длянего ДЛИННЫЙ ПУТЬ — закончился.

— Гаркнесс, — сказал Макфрис. — Старина Гаркнесс получилпропуск.

— Прочти эпитафию в стихах, — предложил Баркович.

— А ты заткнись, убийца, — бросил Макфрис, не глядя на него.— Старина Гаркнесс. Черт возьми!

— Я не убийца! — завизжал Баркович. — Я еще спляшу на твоеймогиле!

Я… Хор ругательств заставил его замолчать, и он, втянувголову в плечи, отошел.

— Знаете, кем работал мой дядя? — спросил Бейкер, когда онипроходили сквозь тенистый туннель развесистых деревьев, и Гэррети, глядя наних, пытался не думать о Гаркнессе и Гриббле.

— Кем? — спросил Абрахам.

— Могильщиком.

— Здорово, — без интереса отозвался Абрахам.

— Когда я был маленьким, я всегда удивлялся — кто егопохоронит, когда он умрет? — Бейкер глядел на Гэррети, отсутствующе улыбаясь. —Как эта загадка, помните? Кто стрижет городского парикмахера?

— Ну и кто его похоронил? — спросил Макфрис. — Если,конечно, он умер.

— Умер, — сказал Бейкер. — Шесть лет назад, от рака легких.

— Он что, курил? — спросил Абрахам и помахал семье изчетырех человек и персидского кота. Кот был на поводке, и все происходящее явноне вызывало у него энтузиазма.

— Нет, — сказал Бейкер. — Всю жизнь страшно боялся рака.

— Так кто его похоронил? Скажи, чтобы мы могли перейти кчему-нибудь более интересному, скажем, к контролю над рождаемостью.

— А что, это интересно, — начал Гэррети. — У меня подружкакатоличка и…

— Так кто похоронил твоего деда, Бейкер?

— Не деда, а дядю. Дед у меня был адвокатом в Шревпорте. Он…

— Хрен с ним, с дедом, — перебил Макфрис. — Даже три хрена.

Кто похоронил твоего дядю? Скажи, и покончим с этим.

— Никто. Его кремировали.

— Во те раз! — воскликнул Абрахам и засмеялся.

— Тетя собрала его пепел в вазу и держала у себя дома, вБатон-Руж.

Она пыталась продолжить его бизнес, но у нее ничего не вышло.

— Это твой дядя поднасрал, — заметил Макфрис.

— Почему это?

— Плохая реклама для такого бизнеса.

— Что, смерть?

— Да нет, кремация.

Скрамм опять шумно высморкался и сказал:

— Ничего, он тебя там встретит.

— Надеюсь, — сказал Бейкер, не обидевшись.

— Твой дядя… — начал Абрахам, но тут Олсон начал умолятьсолдат, чтобы ему дали отдохнуть.

Он не останавливался и не замедлял шаг, но продолжал своимольбы тягучим, полностью безжизненным голосом, вызывающим у Гэрретираздражение.

Разговор смолк. Все уставились на Олсона. Гэррети изо всехсил желал, чтобы его поскорее пристрелили. Чтобы он больше не мучился и неунижался. Солдаты смотрели на Олсона с теми же каменными, абсолютнобезучастными лицами.

Впрочем, ему вынесли еще одно предупреждение.

Было без четверти восемь, и прошел слух, что им осталосьпройти только шесть миль до ста. Гэррети помнил, что до ста миль доходили,самое большое, шестьдесят три участника. Они могли побить рекорд — их все ещеоставалось шестьдесят девять.

Слева от Гэррети продолжали раздаваться мольбы Олсона.

Некоторые кричали ему, чтобы он заткнулся, но без всякогорезультата.

Они перешли деревянный мост, вокруг которого с щебетаниемпроносились ласточки, свившие гнезда под опорами. От речки пахнуло прохладой, ижара на другом берегу показалась еще более невыносимой. «Подожди, — сказалГэррети себе. — Если ты думаешь, что сейчас жарко, подожди до полудня. Тогдасам увидишь».

Он крикнул, чтобы ему дали фляжку. Солдат молча принес ее ипотрусил назад к вездеходу. Ему уже хотелось и есть, но с этим придется ждать.

Бейкер внезапно круто свернул к обочине, осмотрелся впоисках зрителей и, не найдя никого, быстро спустил штаны. Гэррети прошел мимои услышал сзади, как Бейкеру выносится предупреждение. Потом еще одно. Секундчерез двадцать он нагнал товарищей, запыхавшийся, но довольный.

— Никто в жизни так быстро не срал! — сообщил он.

— Можешь улучшить результат, — сказал Макфрис.

— Говорят, некоторые срут раз в неделю. А я обязательнодолжен раз в день посрать, иначе приходится принимать слабительное.

— Если будешь это делать слишком часто, они тебе выпишуттакое слабительное, что второго не понадобится, — сказал Пирсон.

Макфрис откинул голову назад и засмеялся. Абрахам повернулсяи вступил в разговор: