себе занятие по нраву. Одни превратятся в отважных воинов, что скоро вырастят в удачливых курбаши[2], предводителей собственных отрядов. Вторые станут почтенными хафизами[3] и муфассирами[4], знающими и толкующими священный Коран. Третьи пойдут по стезе ашугов[5] и станут разносить по селениям новости о новой жизни. Четвертых ждет судьба ученого человека, достойного славы аль-Хорезми, Ибн Сины, Ибн Зуха и других. Вот такой судьбы я желаю нашим детям! Не голода, страха, холода и крови, а счастья в просвещении и послушании. Ибо, сказано пророком, да хранит его Всевышний: лучшее, что может дать родитель своему ребенку, так это хорошее воспитание…

Он много говорил в тот день красивых и правильных слов, которыми рисовал перед горцами яркую картину будущего светлого мира. Переводя свои мечтания, на простой язык, рассказывал о богатых селениях, о тучных отарах овец, о многочисленных храбрых воинах, о прекрасных девах. Когда Ринат переводил дух, перед горцами выступали его ученики, демонстрировавшие свои успехи в учебе. Под громкую ритмичную музыку богато одетые мальчишки искусно танцевали зажигательные танцы, звонкими голосами пели старинные баллады об отважных героях. Проникновенно читали аяты священного Корана, вызывая умиление у стариков и женщин. Изюминкой стало огненное представление с фейерверками, огненными стрелами взлетавшими в небо и расцветавшими там разноцветными цветами. Напоследок Ринат запустил в небо десятки китайских фонариков, тоже выдав их за творение своих учеников. Надо было видеть шокированные лица горцев. Бледнели даже закаленные воины, которые с кинжалом не боялись выходить против горного медведя.

Самое особенное приберег он на окончание этого дня. Знал, что толпа всегда ждет чудес. Готова поверить во что угодно сказочное. Ей только нужно дать намек на него. О божественной благодати мечтает богомолец. Ждёт слова Божьего или видения его лика монах в келии. Даже сам царь царей готов склонится перед божественным светом. Ему тоже нужно было чудо, лучше два или даже три. Люди должны были знать и рассказывать о том, что имам Шамиль избран Всевышним, чтобы нести людям его слово. А раз чудо не торопилась явиться, значит нужно было его поторопить.

Обо всем этом Ринат уже не раз задумывался, понимая что ему обязательно нужен лишний туз в рукаве в виде чего-то особенного. Как и всегда на помощь к нему пришли прошлый опыт и инженерные знания. Оказалось, классический советский технарь знал много такого, что при должной сноровке могло запросто сойти за самое настоящее чудо.

Перво-наперво Ринат решил показать местным одну из кар египетских, конечно в простейшем ее варианте — кровавые реки. Рассудил он так. Раз в Египте это вызвало шок и трепет, значит и для средневекового Кавказа сгодится. Тем более и подходящий повод подвернулся. Дело было в том, что его одолели ходатаи за судьбу хана Джавада. К нему приходили седобородые аксакалы, главы тейпов северной Чечни и Дагестана, долго рассказывали о старинном ханском роде, о славных предках Джавада — великих воителях-вайнахах. Говорил, что негоже лишать жизни такого уважаемого всеми человека, как хан Джавад. Мол, он всего лишь оступился, но уже раскаялся и готов служить делу Всевышнего всеми силами. Засылали османских купцов, с которыми раньше работал хан. Те тоже рассыпались в благодарных эпитетах в отношении Джавада. Называли его великим торговцем, принесшим Кавказу процветание и благосостояние. Клялись Аллахом, что не будет больше у имама более верного помощника, чем Джавад. Словом, Ринат решил проучить своего кровника, заодно показав местным великое чудо.

Все случилось в тот же день, когда в селение праздновали первых выпускников его особой школы. Время и место было самое подходящее — много гостей со всех концов Кавказа и подходящее настроение. Нужно было лишь грамотно этим всем воспользоваться, что и не преминул сделать Ринат.

-…Клянусь Всевышним, клянусь своими детьми, клянусь всеми своими предками, — расхристанный Джават стоял на берегу реки в простых полотняных штанах и серой широкой рубахе, спадавшей чуть ниже колен. Берег со стороны селения был полон людьми, которые во все глаза следили за разворачивавшимся древним обычаем примирения двух кровников. Тут же был и Ринат, одетый точно также — в простые хлопковые порты и длинную рубаху. Ни у него, ни у Джавада не было ничего железного: ружей, пистолетов, шашек и кинжалов. На подернутой снегом траве лежали снятые серебряные кольца, цепи. — Нет больше в моем сердце к тебе, брат Шамиль, ненависти. Все, что было между нами, пусть будет смыто водой, как и не было ничего.

Высказав это, Джавад замолчал. Теперь пришла очередь имама. Ведь обряд примирения требовал участия обоих кровников, которые при участии старейшин забывали обо всех обидах между ними.

— В моем сердце тоже нет ненависти, — заговорил Ринат, только почему-то забыв добавить слово «брат». Хотя почему забыл? Специально не произнес. Язык не поворачивался. Ясно же было, как божий день, что Джавад ни капельки не раскаялся. Он, как бык, будет переть до самого конца и никогда не остановится. Такой даже перед стопами самого Господа будет изворачиваться, лгать и строить новые коварные планы.

Оставалось последнее и обряд считался завершенным. Бывшие кровники должны были зайти в текущую воду, которая, считалось, уносила в прошлое все самое ужасное — оскорбления, увечья и кровь.

— Все, что было между нами, пусть будет смыто водой, как и не было ничего, — закончил Ринат и первым пошел к реке.

Шаг и его ноги погрузились в ледяную ноябрьскую воду горной речки. Следом в воду ступил Джавад.

Стоявшая на берегу толпа выдохнула. Сковавшее ее напряжение отступило. Ведь самое страшное было позади. Примирение почти состоялось. Так думал все, точнее почти все. Ринат думал иначе. В этот самый момент он, сдерживая дрожь в теле, стоял в паре шагов от Джавада и смотрел на его ноги.

— Люди! Люди! Смотрите! — вдруг взревел Ринат с таким видом, словно увидел что-то неимоверно ужасное. — Люди-и-и!

Толпа ринулась к воде. Сотни и сотни людей ошарашено замерли на берегу. На их лицах застыла печать дикого удивления. Они не сразу осознали, что видели их глаза. Ведь такого не могло быть, потому что не могло быть.

Джавад тоже не сразу понял, почему люди ринулись в его сторону. Несколько мгновений он вертел головой, пока не посмотрел себе под ноги. Господи! Что это такое?

— Бисмилля ирахман иррахим… — губы Джавада зашептали привычные слова, которые для него уже давно стали формальными.

От его ног растекалась кровь. А чем еще могла быть это буро-красная жидкость, окрасившая речные воды? Это кровь! Мужчина побледнел. Затрясся, как банной лист. Неужели это знак? Так Господь указывает на его ложь?

Ноги у него подкосились. Джвад рухнул на колени, погружаясь в воду по пояс. Вода вновь окрасилась красным. На десятки метров от хана потянулись буро-красные хвосты.

— Ты лжешь Джавад… Даже Всевышний, что славен великим терпением, не мог смолчать, — обличающе гремел голос имама, а глаза метали молнии.

Лицо его кривилось, словно от великой печали. Правда, не печаль это была. Это был тщательно сдерживаемый смех. Ведь не было никакой крови! Не было никакого знака свыше! А был всего лишь порошок из высушенного корня марены красильной, многолетнего травянистого растения из семейства Мареновых, которое знахарками издавна использовалось в лекарственных целях. Еще из этого порошка получали превосходный краситель. Ему пришлось всего лишь зашить несколько сот грамм этого порошка в края штанин и пояс штанов, а после отдать их Джаваду для обряда. Не мог же хан предстать перед людьми в залитой кровью и мочой одежде⁈ Словом, ничего сложного. Эффект же такой, что впору было в актеры податься.

Выпрямившийся Ринат резко вскинул обличающий палец в сторону Джавада. По его знаку к хану тут же подбежали дюжие охранники и уволокли его обратно в подземную темницу, где ему и было место. Пусть еще посидит, пока не выдаст все свои секреты. Ринату много чего нужно было: и карты тайных