лет» (The Tale of Years), общей хронологии от разрушения Белерианда до восстановления королевств Арнор и Гондор. Также он написал сравнительное эссе о различных календарях, действующих у эльфов и людей, и собрал «Гербарий Шира». Сам Фродо изложил в письменной форме историю войны за Кольцо. В рукопись этого повествования позднее было внесено множество дополнений из гондорских произведений, таких как «Акаллабет» Элендила.

Книга, получившая название «Алая книга Западных пределов», многократно копировалась. Здесь название книги Фродо является довольно очевидной аллюзией на «Красную книгу из Хергеста», важную валлийскую рукопись, содержащую мифологическое повествование о Мабиногионе и множество поэм бардов. Как медиевист, Толкин был прекрасным знатоком подобных рукописей с множеством текстов, практически не имеющих между собой логической связи.

Некоторые из копий «Алой книги» были дополнены. Например, книга Тана, содержащая «Сказание об Арагорне и Арвен». Как полагают, она и послужила Толкину одним из источников написания.

После публикации «Властелина Колец» Толкин задумал написать новый роман, действие которого происходит спустя столетие после смерти короля Арагорна. Предположительно, он должен был повествовать о возрождении сатанинских козней и предвещать последующее падение Гондора. Но, написав несколько страниц, Толкин отказался от идеи, посчитав роман «зловещим и удручающим». В немногих сохранившихся заметках нет никаких указаний на то, каким он представлял себе сюжет этой истории.

А как же Толкин? Парадокс вечного возобновления

Толкин не просто сочинил историю придуманного мира, но изобрел способ описания мира и передачи знаний последующим поколениям. Эта двойная задача, почти непреодолимая по своей сложности, частично объясняет, почему Толкину не удалось опубликовать при жизни значительную часть своих работ. Однако был и дополнительный осложняющий фактор.

Толкин всегда был искусным прокрастинатором, вечно недовольным своими рассказами. Каждая новая версия основывается на предыдущей, добавляя новые детали и события. Затем эти дополнения требуют внесения изменений в другие части повествования, а возможно, и изменения некоторых фундаментальных аспектов произведения. В конечном счете исправления становятся всеобъемлющими и требуют начать все заново. По собственному признанию Толкина, он никогда бы не опубликовал «Хоббита», если бы рукопись случайно не оказалась на столе редактора издательства George Allen & Unwin. Еще менее вероятно, что он завершил бы «Властелина Колец», если бы не поддержка его друга К. С. Льюиса и не настойчивость издателя.

Эльфийский эпос, изложенный в «Сильмариллионе», однако, остался незаконченным. Работа над ним намного предшествует «Хоббиту», поскольку Толкин начал ее на больничной койке, выздоравливая от окопной лихорадки, которой заразился в конце Первой мировой войны. Он черпал вдохновение из романов лорда Дансени[99] (1878–1957), Эндрю Лэнга[100] (1844–1912) и Уильяма Морриса[101] (1834–1896) и придумывал сказание, связанное с историей колонизации Великобритании англосаксами. В той версии фигурировал мореплаватель по имени Эриол, который повстречал эльфов, принимал участие в их последних битвах и становился свидетелем их окончательной гибели – об этом можно прочитать в «Книге утраченных сказаний». Неудовлетворенный первой версией, в которой эльфы кажутся слишком похожими на викторианских фей, Толкин переработал свои истории, придав некоторым из них форму повествовательной поэмы. Далее последовали другие прозаические версии, в которых сюжет перенесен в далекую вымышленную протоисторию. Вторжение «Хоббита» в эту зарождающуюся вселенную вызвало многочисленные изменения, приведшие автора к описанию событий после войн Белерианда.

Дважды Толкин пытался найти решение, отличное от рассказов одинокого мореплавателя, чтобы объяснить передачу своих историй современному читателю. В 1930-х годах он начал повесть под названием «Утраченный путь», герои которой, отец и сын, видели сны о ранних эпохах, когда жили их предки, пока не достигли периода затопления Нуменора. Во время написания «Властелина Колец» Толкин набросал роман, основанный на протоколах заседаний вымышленного клуба Оксфордского университета. Один из его членов, Арундел Лоудхэм, тоже начинает видеть сны – о народе, говорящем на эльфийском языке, а затем вместе с одним из своих друзей, которому снятся похожие сны, оказывается в ситуации, когда грезы тесно переплетаются с современной реальностью. Сложность подобных сюжетов и отсутствие у Толкина интереса к написанию современного романа объясняют, почему он от них отказался.

Ключевой аспект содержания остался для Толкина незавершенным и вытесненным на второй план историями об эльфах и их непрерывной эволюцией. Несомненно, писателю на самом деле не хотелось заканчивать историю, что занимала его так долго. Присвоение определенной роли Эльфвину или его возможным преемникам позволило бы завершить великую книгу истории Древних Дней. Но разве не бесконечно более приятная задача – ежедневно открывать новые главы, нуждающиеся в переписывании?

Что касается публики, то пробелы в историях, возможно, вызывали у нее такое же любопытство, как и у англосаксонских читателей, когда те сталкивались с легендами, на которые лишь намекал автор «Беовульфа». Мог ли Толкин надеяться оставить лучшее литературное наследие?

Лингвистика и сказка

Дэмьен Бадор,

специалист по Толкину

Толкину не нравились романы с автобиографической составляющей, хотя он признавал, что писатель вынужден использовать собственный опыт в своих художественных произведениях. Конечно, «Властелин Колец» – это не аллегория ХХ века, и писатель Толкин не является прообразом ни одного из его главных героев. Тем не менее если и существует область, неразрывно связанная с жизнью нашего автора, то это лингвистика, а точнее – сравнительная филология. По мнению Толкина, язык и литература должны идти рука об руку, поскольку их сотрудничество – единственный способ, гарантирующий правильное понимание текстов, особенно древних. Достойным примером является его анализ поэмы «Беовульф», опубликованный в сборнике «Чудовища и критики и другие статьи». В нем сочетаются филологическая строгость и литературная оценка, пока большинство коллег Толкина рассматривали эти тексты лишь как источники исторической информации, искаженные басенной моралью.

Мы обнаруживаем эту важность языка в одержимости Толкина поиском правильных формулировок, даже если для этого приходилось переделывать некоторые фрагменты бесчисленное количество раз. Толкин также привносит в свое повествование дополнительное внимание к лингвистическим деталям языков, на которых говорят его персонажи. Любого, кто читал «Властелина Колец», не могут не поразить отрывки на квенья или синдарине, двух основных эльфийских языках. Знакомясь с приложениями к роману, читатель понимает, что это настоящие языки с особым словарным запасом и грамматикой и что Толкину интересны эволюция и взаимоотношения этих языков. Слова хоббита Мериадока Брендискока или мастера-травника из Минас Тирита также доказывают, что многие персонажи Толкина обладают высокой языковой чувствительностью. Разумеется, и эльфы не остались в стороне: именно среди них мы находим первое братство лингвистов, Ламбенгольмор. Отсюда остается только один шаг до того, чтобы назвать вдохновение Толкина «фундаментально лингвистическим». Этот шаг он смело делает в своих Письмах.

Дело всей жизни