Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да вы присаживайтесь, Родион Романович! Нет правды в ногах, хотя ее и в головах часто нет… Как думаете, мог турок загипнотизировать г-на Арапова, чтобы тот предательство совершил?
Сыщик сел на стул, подхватил стаканчик с остывшим чаем и выпил одним глотком.
— Рад бы вас утешить, Николай Павлович, но… Это невозможно. Во время недавнего путешествия в Европу, я посетил парижскую школу гипноза. Их эксперименты вызывают живейший интерес, к тому же зимняя Франция не располагает к долгим прогулкам, потому я провел немало вечеров в научных лабораториях гипнотизеров и узнал много неожиданных фактов. Если угодно, перескажу вам кратко.
— Буду признателен, весьма и весьма! Тем более, что мы сейчас ничего не можем делать, только ждать. Давайте я вам еще чаю налью?
Мармеладов вежливо отказался. Игнатьев вежливо не стал настаивать. Они общались подчеркнуто спокойно и даже несколько отстраненно, хотя каждый переживал о побеге шпиона и дальнейшей судьбе его пленницы.
Сыщик поведал в живописных подробностях, как французские врачи оборудовали трехэтажный особняк в уникальную больницы. На первом этаже, в большом зале, принадлежавшем раньше учителю танцев, устраивали собрания с демонстрацией гипноза всем желающим. Во второй этаж допускались только люди, проявившие научный интерес — здесь были устроены лаборатории и проводились настоящие глубокие эксперименты, а не просто показательные выступления. Третий этаж оставался закрытым для посещений, поскольку там располагались пациенты из домов призрения и клиник для душевнобольных. Их пытались исцелить при помощи новомодных методик, но удавалось это далеко не всегда, потому на окнах были установлены прочные решетки, а обитателей этажа держали в смирительных рубашках или вовсе привязанными к кроватям.
— Каждый вечер monsieur Шарко или кто-то из его учеников проводил сеансы гипноза. Любого человека из толпы отключали за минуту, в том числе и отъявленных скептиков. С виду это очень просто: доктор делает пассы руками и отдает негромким голосом приказы: «Вы засыпаете! Вы теряете волю! Вы хотите выполнять только то, что прикажет мой голос!» В это время какой-то араб в уголке выстукивает на барабанах восточную мелодию — легонько, кончиками пальцев. Там-тадам-там-там, тадам-там-там… Убаюкивает почище колыбельной. Бывало, что под нее засыпал не только испытуемый, но и еще несколько зрителей из толпы. Их, понятное дело, всегда успевали подхватить соседи, особенно старались карманники — после такого гипнотического сна можно было очнуться без кошелька.
— А что же, были такие, с которыми не получалось совладать? — с явным интересом спросил Игнатьев. — Вот вы, Родион Романович, наверняка бы не уснули. Рациональный ум отрицает чудеса.
— Я бы не стал даже пробовать свои силы в противостоянии с парижскими докторами. Это не чудеса и не ярмарочные фокусы. Это наука, и французы настолько сильно продвинулись в ее изучении, что могут подвергнуть гипнозу любого. Вера или неверие, мистицизм или рациональность — все это здесь вообще не содержит никакого значения. Молодой врач-невропатолог Йозеф Бабинский, — сын поляков, которые бежали от восстания в Варшаве, прекрасно говорит по-русски, с ним мы общались теснее других… Так вот, Йозеф утверждает, что для погружения в гипноз можно использовать не только голос и ритмическую музыку, но также определенным образом направленный свет, либо нагретый до правильной температуры металл, либо ароматы цветов и трав. Факторов, усыпляющих сознание человека много. Правда, существует еще одна научная школа, в городке Нанси, и тамошние профессора утверждают, что все это мишура и для успеха важен лишь голос гипнотизера. Если он попадает в определенную тональность, все получится. Если нет — увы… Но парижане считают нансийскую школу сборищем бездарей и не воспринимают всерьез.
— Получается, гипноз — это опасное оружие, от которого ни за каким щитом не укрыться?
— Отчего же? Щит, разумеется, есть, — улыбнулся сыщик. — Бабинский научил меня особой методике. Нужно повторять про себя один стишок, тогда гипноз не подействует сразу.
— Чей же это стих? Да Мюссе? Сюлли Прюдома?
— Не могу сказать.
— Неужто и тут секреты? — удивился Игнатьев.
— Нет, просто это уличное творчество. Стишок составлен из отборнейших французских ругательств. Давайте на ухо, разве что…
Даже опытный дипломат, услышав заветную фразу, покраснел и крякнул:
— Однако ж!
Поразмыслив немного над сказанным, г-н Игнатьев все-таки вернулся к прежнему вопросу.
— Давайте проверим, верно ли я понял. Гипноз не подействует сразу, если мысленно браниться. Но рано или поздно сознание любого человека все равно подчинится гипнотизеру. Так?
— В общих чертах, да.
— Почему же тогда вы отрицаете невиновность обер-полицмейстера?! Разве не мог Чылгын кюрт проникнуть в его разум и выведать все тайны против желания?
— Не мог, в том-то и дело! Усыпленного человека нельзя заставить действовать во вред себе. Можно внушить желание ударить вас по голове, — Мармеладов неожиданно замахнулся тростью, заставив дипломата вздрогнуть. — Хотя и здесь не исключена заминка, так что гипнотизер постарается убедить меня, что голова ваша — лишь тыква. Но нельзя заставить бить тростью самого себя. Или шагнуть с крыши. Или признаться в тайных преступлениях, проступках, пороках. Понимаете? Нельзя заставить рассказать секрет государственной важности. Сработает защита и человек тут же выйдет из-под гипноза. Сумеет удержаться в последний миг.
Сыщик опустил трость и продолжил.
— Я сначала не поверил, но во время сеанса это было доказано. Молодая парижанка лаяла и кукарекала, когда это приказывал monsieur Шарко, но как только ей велели раздеться на публике — моментально пришла в себя. Другой случай возник следующим вечером: солидный банкир, пришедший с женой, впал в глубокий транс. Он пел куплеты из водевиля, так разошелся, аж пританцовывать начал. Но как только задали вопрос: «С кем и как часто вы изменяете супруге?» — отключился. Упал в обморок, однако не выдал себя.
— Все равно выдал, — ухмыльнулся Игнатьев. — Раз отключился, значит есть, что скрывать. Жена, небось, трепку устроила?
— Скандал разразился немыслимый, да. Но вы должны понять: для мозга любая опасность равноценна. Отдайте приказ скинуть платье или шагнуть навстречу несущемуся поезду, — не важно! — у человека сразу сработает спасительный инстинкт.
— Прискорбно и прескверно, — подытожил министерский чин.
Снова надвинулось молчание, подобно грозовой туче, закрывающей сразу половину неба. Тишина нарушалась лишь изредка, когда Игнатьев прихлебывал из миниатюрного
