к своей главной цели достичь к середине столетия уровня среднеразвитых стран. Понимая при этом, что еще слишком много дыр, которые предстоит заткнуть.

Показательный Дальний

Между Шеньяном и «открытым» городом Далянь (в той же провинции) разницу заметит даже ребенок. Когда-то, в конце XIX века, этот город на берегу Желтого моря облюбовало правительство Николая II и, вынудив Китай отдать в аренду России на 25 лет Ляодунский полуостров, построило в Даляне порт и отстроило город заново. По сходству звучания его стали называть на русский лад «Дальний». Он был объявлен открытым для иностранной торговли, а находящийся от него в 60 километрах Порт Артур (Люйшунь) – чисто военным портом, пользоваться которым могли только Китай и Россия. С.Ю. Витте, российский министр иностранных дел, выступавший категорически против захвата Ляодунского полуострова, предвидел, что этот шаг будет чреват тяжелейшими последствиями. И все же верх взяла другая группировка…

Витте оказался провидцем. Уже в 1904 году началась русско-японская война, и слабо защищенный Далянь был захвачен японцами. По Портсмутскому мирному договору все права на Ляодунский полуостров, где расположены оба обустроенных русскими города, перешли к победителю. Дальний приобрел японское звучание Дайрен и стал главной базой Японии в материковой Азии…

В 1984 году Далянь вновь становится городом «открытым», а следовательно, показательным. Он вошел в число 14 городов, которые реформирующийся Китай решился открыть для внешнего мира. Сегодня город-порт – второй по грузообороту после Шанхая, – и выглядит, и живет, и ощущает себя почти как ухоженный «приморский рай». Естественно, рай суперсовременный – с небоскребами и предприятиями высоких технологий. Хотя знающие люди утверждают, что среди тех четырнадцати избранных Далянь по уровню развития где-то ближе к середине. А Порт Артур посмотреть так и не удалось, для иностранцев он, как и раньше, закрыт. Нужно выбивать специальное разрешение…

«Не обольщайся, – сказали друзья, – таких мест, как Далянь, у нас еще совсем не много». Я и не обольщаюсь. Западные территории, где живет до 30 процентов населения (внутренний Китай) очень отсталые, даже «нездешний» вид иностранца все еще вызывает у обывателя возбуждение: разинутые рты, свернутые шеи, падающие от неожиданности велосипедисты – такая реакция вам обеспечена на каждом шагу. Будьте уверенны: равнодушных не останется. А некоторых горных районов цивилизация вовсе не коснулась. Словом, утверждать, как это делают некоторые синологи, будто экстенсивное развитие уже завершено и страна переходит к интенсивному, с наукоемкими технологиями, на мой взгляд, преждевременно. Отсталые и бедные внутренние территории, а также весь Тибет ожидают своей очереди «подтягивания до уровня». Среди них сто миллионов тех, кого именуют национальными меньшинствами.

Что строит Китай?

Этот вопрос волнует многих. Нет, не то, что он декларирует, а что реально строит?

В Советском Союзе был популярен анекдот о том, как некий телезритель, желая вечером посмотреть хоть что-то, кроме обязательной информационной программы «Время», идущей по всем тогдашним телеканалам, нажав пятую по счету кнопку, обнаруживает субъекта в строгом сером костюме с галстуком, который, грозя пальцем, заявляет: «Я тебе попереключаю!..» Ежевечерняя китайская информационная программа, также единая для центральных ТВ каналов, по бодрой занудливости, по количеству «позитива», по красноте плакатов и флагов, осеняющих партсобытия местного и общекитайского значения, смело может соперничать с детищем советской партийной элиты. Добавьте к этому «А ну-ка, девушки» и «А ну-ка, парни» здешнего розлива – картина станет и того полнее. «Я практически не смотрю телевизор, – заявил мне пожилой китайский диссидент, прошедший этапы маоистских чисток, – слишком много вранья!». Его молодые соотечественники, еще не умудренные опытом и потому не столь категоричные в суждениях, тем не менее соглашаются, что «государственное китайское телевидение – скучное», действительное положение дел в стране не отражает, ни серьезных дискуссий, ни критического осмысления происходящих перемен себе не позволяет.

Однако этим сходство с бывшим советским ТВ и ограничивается. Потому что все остальное – как у людей: и настырная, долгая, позавчерашней свежести реклама, перебивающая самые интересные моменты телетрансляций, и длинные телесериалы китайского производства, со сложными взаимоотношениями героев, с почти голливудскими страстями, с красивыми интерьерами особняков и квартир, где и проживают герои; очень, кстати, недурно отснятые сериалы, есть даже собственная «Скорая помощь»; и мексиканские «мыльные оперы», и свеженькие американские боевики и кинохиты, и ток-шоу, и попса – местная и заграничная, и почему-то регулярные трансляции возмутительной, кровавой испанской корриды… В результате возникает впечатление этакой двойной жизни: и волки сыты, и овцы целы. Ситуация, очень похожая на «отделение государства от церкви». А может, это и есть «китайский феномен» и «модернизация жизни с китайской спецификой»?

… Успешное развитие стран азиатско-тихоокеанского региона, таких как Сингапур, Южная Корея, Гонконг, Тайвань привело многих аналитиков к мысли, что кроме западной модели капитализма, или, если отказаться от ярлыков, западной модели успешного развития стран в индустриальный и постиндустриальный период, возможно, существует и другая, восточная модель – та, что сегодня именуют конфуцианским капитализмом в отличие от протестантского капитализма.

Иногда даже говорят о реанимации идеи конвергенции американского экономиста, политолога Дж. Гэлбрейта. Правда, трансформация не только СССР, но и восточно-европейских стран показала, что их народы не пожелали по Гэлбрейту медленно и плавно перетекать из социализма в капитализм. Тоталитарные системы с полностью обобществленной экономикой оказались как бы не реформируемыми и вместо конвергенции просто ломались, некоторые с болью и кровью. А вот пример Китая, живущего при системе тоталитарного капитализма, позволяет говорить о конфуцианской модели развития в более расширенной трактовке. Но так и хочется уточнить или даже поправить эту терминологию. По сути-то идет не утверждение конфуцианских моральных ценностей в обществе, а неуклонный, хотя и постепенный отказ от них в пользу универсальных, рациональных ценностей. Ведь невозможно же действительно представить себе, чтобы один бизнесмен добровольно уступил место на рынке другому только потому, что тот старше по возрасту и опытнее. Грызня за место под солнцем будет жестокой. Максимум, на что пойдет молодой, так это в рамках конфуцианской морали позволит старшему товарищу первым войти в зал переговоров и первым изложить свою точку зрения. Часть учения великого философа, касающаяся организации государства и нравственной атмосферы в нем, сегодня выглядит не менее наивной и утопичной, чем учение Платона о государственном устройстве.

В действительности, во всем мире происходит единый планомерный процесс освобождения сознания, ответственного отказа от раболепских иерархических отношений, тенденция освобождения от того, что можно сформулировать как «тиранию духа с использованием национальных и культурных традиций». Эта тенденция она и в Африке тенденция. В Китае – сколько бы он ни утверждал, что придерживается принципа хуаси – китаизации западного, а не сихуа – вестернизации Китая, такие конфуцианские ценности, как строгое соблюдение семейного и профессионального долга, тщательность и углубленность в науках не противоречат модернизации (как будто