слышало, что его ждут, и как ждут!

Какая тишина! В ней слышен рост деревьев, движение света, движение духа сквозь все, что живет. Движение Духа сквозь сердце. Наполнение, набухание сердца. Оно, как бутон, наполнилось Духом, раскрылось, как цветок, и… запело.

Оно повторило мелодию флейты без единой неверной ноты. И мальчик ясно почувствовал, что эта мелодия висит в пространстве, как земля и звезда, и держится на себе самой, и больше ни на чем. Не держится, а держит. Да, он, который вечно хотел держаться за кого-то или за что-то, больше ни за кого не держится, а вместе с невидимым Флейтистом сам держит мир. Как будто не¬видимый Флейтист звал его на помощь. И он, наконец, услышал и пришел.

— Так тебе нужна была моя помощь?… — спросил мальчик.

— Очень нужна! А ты сомневался в этом? Теперь ты сам уз¬наешь, как нужна нам помощь. Как нужно, чтобы тебя услышали так же, как ты — меня. Как нужно, чтобы еще кто-то услышал эту мелодию!.. Услышал и повторил без единой неверной ноты. Как ты, мой мальчик…

Но он уже был не мальчик. Он был взрослым человеком, который научился отвечать, а не спрашивать.

У самого моря, у самого Бога…

(Князь Мышкин в сказке, которая и есть настоящая правда)

Облака ушли в кочевье

И во мхах текут ручьи…

Мы свободны. Мы — деревья.

Мы — не ваши. Мы — ничьи.

Он бродил по лесу и напевал это. Забредал в чашу, поднимал голову, запрокидывал лицо вверх. Смотрел, как качаются вершины. До чего хорошо! «Ну да — ничьи. И я — ничей. Никто меня не отбирает у этого всего. Никто, никто не встает месяцу мной и ЭТИМ. А разве я без ЭТОГО — я? Я без этого всего — отрезанный ломоть, палец без руки, рука без тела». Он тихо засмеялся и лег на траву. «Разве я — только я? А эти деревья, небо, облака — уже не я? Сами по себе? Никто? Ну так и я никто. Не важно, — кто. — Только бы одно с ними».

И ведь это все БЕЗЫМЯННОЕ. Жизнь — безымянна. Она просто ЕСТЬ. И она — бесконечна. Я — конечный. А жизнь бес-ко-неч-на. И ЭТО — БЕСКОНЕЧНОЕ — ВО МНЕ. И потому от меня не отделить ни одной звезды, ни одного листка и ни одной живой души. Все это — я. Я сам — никто, а вместе!.. А вместе мы — всё.

Но ведь люди живут отдельно. Каждый сам по себе. И все так боятся быть обиженными, оскорбленными, обделенными… Иметь все небо и быть обделенными? Разве это возможно? Разве можно видеть дерево и не быть счастливым?

Он вдруг вспомнил одну церковную службу, когда ему в храме было вот так же, как здесь в лесу. И тогда ему показалось, что вот сейчас все обнимутся и поймут, что они братья и сестры по… Бесконечности. Все, все — братья и сестры.

Тогда звучал орган.

Какой орган!

Вы никогда не слышали органа,

Иначе бы никто и никогда

Не оскорбил бы вас и не унизил

И не заставил бы дрожать от страха.

Ведь невозможно МОРЕ оскорбить.

Унизить НЕБО И доставить боль

Вершине горной.

То, что в нас болит,

То, что нас мучит,

То, что нас пугает,

— не мы.

Ну да, — не мы. Я же знаю, что я — не только я. А этот орган и есть моя душа. И не только моя. Вот если бы почувствовать это, тогда все — братья по БЕСКОНЕЧНОСТИ.

А пока этого нет, все сами по себе. Все они кто-то. А небо, а лес, а море — это для них — никто. Это то, без чего вполне можно обойтись.

Он вздрогнул.

«Да ведь душа без ЭТОГО, как птица без пространства. Каково душе в клетке? Бесконечной — в четырех стенах?

Он лежал и смотрел в небо. И только что был очень счастлив. Но вдруг перед ним встало одно лицо. Ее лицо. То, от которого он не мог оторвать взгляда. И его опять точно пронзило. Такое прекрасное лицо — и столько страдания! Да ведь он к ней послан, может быть от всех этих деревьев. От неба послан. Она должна вернуться к этому ВСЕМУ. Снова стать цельной. Потому что она разодрана на части, потому что ей на душу наступили и часть души у нее растоптана, в ней всё болит. И потому он ей нужен больше, чем всем на свете. Ну вот он и рванулся к ней весь, весь.

А она — отпрянула. Нет, не от него. Скорее от себя. Ведь полюбила же она его. Как еще полюбила! И отпрянула. Куда? Зачем? Под нож? В гибель?

Не верит, не верит, что душа в ней жива и чиста, несмотря на все случившееся — чиста. Она своей душе не верит. Она обезумела. Потому что не может ни с ним, ни без него. Точно из души ее стержень вынули — ни на что решиться не может. И в этот круг безумия всех втягивает.

Только что он говорил: «разве можно видеть дерево и не быть счастливым?» А теперь говорит: «разве можно видеть это лицо и быть счастливым?»

Нет! Нет! Нет!… А ведь он пытался. Когда потерял надежду исцелить ее, он попытался вернуться к себе, к свету своему. И вот тогда-то и вспомнил то, другое лицо, которое ведь тоже было прекрасным. Таким прекрасным и совсем без мрака. Ведь монет же быть в этом мире прекрасное лицо без муки, без мрака — просто прекрасное лицо, как Деревья.

Господи, как хорошо бы было быть вместе, чтобы… ну чтобы побольше света было. Мир — то ведь больной. Его исцелить нужно. Нужно, чтобы люди вспомнили, что они братья по Бесконечности. И тогда бы все устроилось. И так бы просто!…

В очень трудную минуту жизни своей он думал о том, другом лице, в котором один свет, просто свет. Он ей и написал, что о ней как о свете вспоминает. Она — светлый ангел и ничего ему не нужно от нее — только чтобы она почувствовала в нем брата по Бесконечности. И они будут вместе