выронила нож. Тот с глухим стуком ударился о каменную плиту, и кусок гарды отломился. Старуха прижала руку к груди, и я заметила, что её запястье сплюснулось, словно побывало в тисках. Служительница с силой ударила себя по лицу, и звон от пощёчины прокатился по улице. Голова старухи дёрнулась и на рассечённой губе появилась кровь. Я смотрела во все глаза, постепенно осознавая происходящее. Поняв, что схватка не равна, старуха подобрала нож и поспешила прочь с невероятной для своего возраста прытью. Я поднялась на ноги не сводя взгляда со служительницы. Она без слов подняла корзину, взяла меня под локоть и повела прочь.

— Что ей было надо?

— Городская сумасшедшая, кто её поймёт, — невозмутимо ответила женщина.

Мы петляли узкими закоулками, подворотнями, и не успела я опомниться, как мы оказались на мощёной брусчаткой набережной. У причала стояли несколько карбасов. Служительница прошла по дощатому пирсу и подошла к небольшому парусному судну. Мужчина в черном облачении заметил её, перестал возиться с парусом, бросил трос и принял из рук служительницы корзину. Она оглянулась на меня и вопросительно выгнула изящную бровь. На миг пробудилось сомнение, стоит ли доверять незнакомке, но желание вернуться домой пересилило. Я шагнула к лодке.

Я забралась следом за служительницей и села рядом на лавку. На море стоял штиль, и мужчина налёг на вёсла. Стоило отойти от берега, как единственный парус расправился наполняемый ветром. Словно невидимый великан пустил струю воздуха. Лодка набрала темп, мужчина поднял весла и расслабленно откинулся на борт.

Я бросила косой взгляд на женщину, та самодовольно улыбалась, подставив лицо бризу. Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что я предаю Богдана, он никогда бы меня не бросил. Я оглянулась на оставшийся за спиной причал и вздохнула. Поздно каяться в грехах. Постаралась успокоить совесть тем, что я делаю это для нас обоих. Тоска сдавила рёбра, и в носу защипало. Я украдкой смахнула непрошеные слёзы. У нас изначально не было ни единого шанса. Я закрыла глаза, подставила лицо ветру и постаралась ни о чём не думать.

***

Лодка дёрнулась, наткнувшись на преграду, и я распахнула глаза. Монах перемахнул через борт, спрыгнул в воду, вцепился руками в нос судна, без малейших усилий вытянул его на песок. Служительница грациозно поднялась с лавки и сошла на берег. Монах взял корзину и протянул ей. Я выбралась следом, пока он возился с верёвкой привязывая её к длинной жерди, торчащей из песка. Женщина махнула рукой указывая на тропинку, окружённую низкими кустами, которая поднималась в гору. На вершине стоял светло-серый замок. Он было словно выдолблен в скале. Даже не так. Казалось его вылепил из глины великан и оставил застывать на солнце. Стены были гладкие, без единой острой грани. Над островом висело солнце с одной стороны, а с другой полупрозрачный месяц. Я инстинктивно полезла в карман за мобильным, посмотреть время, но вспомнила, его больше нет. Мысли переключились на Богдана и в груди засвербело чувство тоски и одиночества.

Пока мы поднимались на гору, женщина ни разу не обмолвилась. Нас догнал запыхавшийся монах, и я решила поинтересоваться у него.

— Это и есть храм звёзд?

Он испуганно покосился на меня и посмотрел в спину служительнице. Та, не замедляя шага бросила через плечо:

— Он не может говорить.

Я понимающе кивнула, предполагая, что он дал обет молчания.

— У него отрезан язык, — добавила женщина.

По спине пробежал неприятный холодок. Я вспомнила старуху.

— Каждый служитель Ордена Жизни приносит добровольную жертву.

Хотелось поинтересоваться, чем пожертвовала она, насколько можно судить, всё при ней. Но спросила о том ради чего прибыла на остров.

— Когда вы сможете вернуть меня домой?

Она остановилась и обернулась. Мне пришлось резко затормозить, чтобы не врезаться.

— Для начала нужно будет пройти ритуал очищения. А перед ним необходимо набраться сил.

Служительница растянула губы в тонкую линию, но лицо по-прежнему не выражало ни единой эмоции.

— Корх проводит тебя в покои, где ты сможешь помыться, переодеться и отдохнуть. После мы поужинаем и поговорим.

Она развернулась и быстро зашагала вперёд, оставив меня на попечение молчаливого монаха.

Глава 9.

Корх завёл меня в мраморный белый зал и остановился, позволяя осмотреться. Благодаря множеству длинных окон свет проникал со всех сторон. Только смотреть было не на что: несколько скамеек вдоль стен и массивные каменные колонны, подпирающие высокий потолок. Я перевела взгляд и обомлела. На каменном помосте возвышалась статуя обнажённой беременной женщины с абсолютно лысой головой. Статуя отталкивала и завораживала одновременно. Полуопущенные веки и блаженная улыбка придавали красивому круглому лицу умиротворённый вид. Из полной налитой груди сочилось молоко, которое тонкими струйками стекало по бокам, бёдрам, ногам. Скульптор определённо был талантлив — выполненная в натуральную величину, статуя выглядела как живая. Впечатление портил живот, который она поддерживала тонкими руками с длинными пальцами, напоминающими паучьи лапы. Огромный живот — на самом деле, белый шар, который можно вытащить и вставить обратно. Интересно, что они с ним делают?

Монах коснулся моей руки, дав понять, что экскурсия окончена, и повёл дальше. Мы свернули в закуток, поднялись по лестнице и очутились в коридоре с рядом дверей. За последней оказалась отведённая мне комната. На ум пришло сравнение с кельей: узкая кровать, табурет и тумба, на которой лежала книжица, похожая на молитвенник. Я раскрыла первую страницу и пробежалась глазами по строчкам. Слова удалось прочитать, но ухватить смысл прочитанного не получилось. Предложения построены так, словно их составлял мастер Йода. А про знаки препинания вообще забыли. "Зиждется жизнь каплей эфира молока изначальной матери детей всех вскормившей что пришли и снова обратились в эфир". Я вернула книгу на место, подтащила табурет к окошку над самым потолком, забралась и выглянула наружу. Хороший обзор позволял разглядеть на многие километры. Если кто-то захочет подобраться к острову незамеченным, это не удастся. Я спустилась и села на край кровати. Если вернусь в свой мир, Богдан тоже должен вернуться в свой. Или нет? Я до крови сковырнула заусенец и снова помянула муза недобрым словом.

Как и было обещано, мне принесли огромную деревянную лохань с тёплой водой и чистую одежду. Длинная белая хламида без рукавов, больше напоминала две сшитые простыни. Я вытащила из своих брюк тонкий ремешок и подпоясалась, чтобы придать одеянию форму платья. С выданными сандалиями, оно смотрелось вполне неплохо. Позже молчаливый монах проводил на открытую террасу, где накрыли ужин.

Служительница стояла, опершись рукой на балюстраду. В небесно-голубом платье из струящейся ткани с открытыми