Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свой дом отпал как-то сразу, почему-то не хотелось, чтобы это произошло там, в ЕЕ доме. Сойдет и соседний, тем более все они, эти дома в их дворе, одинаковые. Главное, как говорится, чтобы никто не засек. Раньше, когда они курили с девчонками на площадке у лифта, тоже всегда говорили: хорошо бы никто не засек. А то выйдет какая-нибудь старая карга и начнет голосить про родителей и милицию.
Но сегодня она не курить собралась, сегодня все должно быть без осечки.
Осечки не произошло. Полдень, все на работе или в отпусках, ну а пенсионеры на своих грядках. Жара уже третий месяц, а что тут удивительного — лето. От самого подъезда до двери на чердак никто не встретился, вот и хорошо. Она с усилием толкнула дверь, поднажав плечом, та заскрипела, поддалась не сразу, но открылась. Проем был низкий, пришлось немного пригнуться, чтобы юркнуть внутрь. Она быстро прикрыла дверь за собой и огляделась. Поначалу показалось, что совсем темно, но потом, когда привыкли глаза, оказалось, что свет есть, падает из маленьких слуховых окошек. Свет — это хорошо, теперь нужно убедиться, что и здесь никто не помешает. Но вокруг никого и ничего, кроме голубиного помета, мотков стекловаты и пары каких-то пустых ящиков.
Она подтащила ящик поближе к окошку, устроилась рядом, достала из кармана ручку, листок бумаги и зачем-то конверт. Ну, теперь, кажется, все! И только сейчас, расстелив листок на грязном ящике, поняла, как трудно будет изложить на бумаге причину, тем более что их несколько. Она немного подождала и опять не нашла нужных, главных слов, которые помогут объяснить все… Кому? Действительно, не напишешь же «Тому, кто меня найдет!».
Значит, можно и без письма, так даже проще, если не получается без сумбура выложить все то, что привело ее на этот чердак.
Она вытащила из сумки бутылку нарзана, разорвала три первые упаковки с таблетками, высыпала их на листок. Одна таблетка веселым белым колесиком покатилась по ящику и спрыгнула куда-то в темноту. Рванулась было найти, подобрать, да потом остановилась — охота в грязи и потемках ползать, когда этого добра полная сумка.
И лишь когда начала донышком давить таблетки в порошок, в голове пронеслось: «Как же глупо!»
В самом деле, ну как же этим летом все пошло по-дурацки! Сначала поссорилась с парнем, еще зимой договорились двинуть на юг, большой компанией, но вдруг решила для себя: попробую еще раз, третий — последний! Не всю же жизнь стоять в операционной и подавать инструменты, как дрессированная обезьянка, последний раз попробую поступать в этот, Второй Мед, чем черт не шутит, а вдруг повезет? Но парень обиделся, много всяких слов наговорил, он ехать настроился, ну и в ответ тоже много всего услышал.
За словом в карман она не лезла никогда. Правда, потом жалела, настроение портилось, но это потом.
Может, тогда на экзамене именно из-за настроения она на тот элементарный вопрос по химии не ответила, хотя знала эту самую реакцию Кучерова, знала! Но они, эти экзаменаторы, вцепились в нее намертво! Сначала думала, вот черт, пятерка срывается, потом и о четверке уже не мечтала, а вышла и вовсе с парой. Все, поступление закончилось. Третий раз, четвертого не будет!
Надеялась, настроение исправится, все-таки лето, не зима, да что-то дни шли, а становилось только хуже, а тут еще и это, последнее. Туфли очень красивые, итальянские, пусть и дорого, восемьдесят, — соседка предложила, самой малы, — и показалось: эх, если б купить их, тогда и настроение… Но денег всего полтинник, да и до следующей зарплаты ждать и ждать, она же в отпуске еще, а мать — наотрез, не заслужила, и все дела! Ну а когда там слово за слово у них, как бывало, пошло, тогда и прозвучало это: «Ничтожество!»
Мама тоже никогда не лезла за словом в карман.
Она сыпала горстями в рот порошок и запивала из бутылки, не обращая внимания на слезы, которые текли ручьем. Опять рвала упаковки, опять толкла в пыль таблетки, боясь не успеть, нельзя же было просто заснуть, превратить все в комедию. Но когда вдруг почувствовала, что уходит в эту холодную стальную пустоту, последней мыслью было, что зря все это. Не стоило.
Почти без дыхания, но еще живую, ее нашла техничка, убиравшая подъезды в том доме. Никто не знает, зачем эта тетка потащилась на чердак, обычно туда не заходят месяцами. Бригаде «скорой», прибывшей через четверть часа, достаточно было одного взгляда, чтобы понять — им эту почерневшую, но все еще очень красивую девушку, не довезти.
Сердце перестало биться в тот момент, когда носилки поставили в лифт.
* * *
Я начал принимать поздравления с самого утра, люди приходили и уходили.
— Наконец-то! — говорили мне. — Молодец!
А некоторые добавляли:
— А то ты нас уже всех достал, Паровозов, мы уж и не верили!
— А как же я себя достал, — смеялся я, — вы себе даже и не представляете!
— Ты на какой раз-то поступил? — интересовались несведущие. — На пятый?
— На шестой! — в смущении разводил я руками. — Этот Первый Мед ну просто насмерть стоял!
— Вот ты упорный какой, — восхищался народ, — чокнуться можно!
Было очень весело и шумно, такое впечатление, что меня успела поздравить вся больница.
Веселье закончилось, когда мы услышали вой сирены, а затем увидели и саму машину через окно ординаторской, она мчалась, врубив мигалку, прямо к нам по эстакаде на второй этаж.
Обычно мигалку, не говоря о сирене, всегда выключают уже на подъезде к больнице, еще подумалось — наверняка салаги какие-нибудь.
Они не были салагами, я эту бригаду хорошо знал, это были опытные волки, и сразу стало ясно, что сейчас все будет всерьез.
Врач и фельдшер качали девушку, тело которой лежало на подкате. И по всему было видно, что дела тут совсем неважные. Молодая и, кажется, очень красивая, она не реагировала на массаж, что было очень плохо. Как-то с опытом уже понимаешь, кто заводится на массаже, а кто нет. Через полминуты она была подключена к аппарату, и началось: адреналин в сердце, катетер в обе подключичные вены, допамин, сода, гидрокортизон.
На мониторе выписывалась фибрилляция — значит, на массаже не завести, нужен разряд, а еще — срочно мыть желудок, врач «скорой» уже сказал и про чердак, и что пустых упаковок от барбитуратов там столько, что никогда он такого не видел, тридцать штук. И рукой махнул.
Значит, эта худенькая девочка три сотни таблеток фенобарбитала проглотила, да еще в порошке, чтобы быстрее всосалось, чтобы наверняка.
А сердце у нее не хотело запускаться, и все тут, мы сбились со счета, сколько раз ее дефибриллировали, сколько раз я уколол в подключичку, в сердце, у меня в лотке на столике уже выросла гора из пустых ампул. Я никогда в таких ситуациях не пользовался пилочкой: если спиливать, можно не успеть.
Нужно просто отбивать носики у ампул металлическим кончиком шприца, так быстрее, хоть на десятую долю секунды, но быстрее. Это очень важно, когда идет реанимация. Но сегодня у нас ничего не получалось, можно даже на монитор не смотреть, я ведь столько раз прокалывал иглой сердце человека, что чувствовал безо всяких приборов, когда оно начинало работать, но сейчас ответа не было.