Пусть же попадутся они в ловушки и сети на пирах своих. Пусть падут они низко и будут наказаны. Пусть глаза их будут закрыты, чтобы они не видели. И пусть никогда им не будет покоя.

Псалтирь 68:23–24

* * *

Проповедник входит в бар и приносит с собой зимний холод, который невидимым нимбом витает вокруг него.

– Эта слякоть сведет меня с ума, – бурчит он, заказывая водку.

– Не рановато для водки? – спрашиваешь ты, бездумно перекатывая по столу полупустую пачку сигарет.

– Если время от времени не согревать свое тело, то рано или поздно это выйдет тебе боком, – говорит он, усаживаясь за твой столик, и спрашивает про Акрид.

– Да черт его знает… – говоришь ты.

– Это ты верно подметил! – кивает он. – Знаешь, как сказано в Писании: Бог оставил их во власти постыдных страстей. Женщины променяли естественные сношения с мужчинами на противоестественные сношения с женщинами. Мужчины же отказались от естественных сношений с женщинами, воспылав противоестественной страстью друг к другу, стали совершать непристойные акты с другими мужчинами и сами подвергать свои тела наказанию, заслуженному ими за это извращение.

– Да не все так плохо, – говоришь ты.

– Э, нет! – кривится проповедник, выпивая стопку и морщась. – От сотворения мира незримая извечная сила Бога ясно проявляется, ибо все это видно во всем том, что создано Богом. И потому нет оправдания людям в творимом ими зле, ибо хотя и знали они Бога, но не почитали его, как должно. Вместо этого предавались они суетным размышлениям, и глупые сердца их почернели от греха. И хотя они считали себя умными, стали глупыми, и променяли славу Бога бессмертного на поклонение идолам. И потому Бог покинул их, оставив во власти дурных желаний, плотских и нечистых, и не препятствовал им осквернять свои тела друг с другом… – он продолжает притворяться, что верит во все это, а ты продолжаешь притворяться, что слушаешь его, глотая антидепрессанты. – Они глупы, никогда не исполняют обещанное и ни к кому не проявляют доброты и милосердия, – говорит проповедник. – И хотя им известен закон Божий, гласящий, что те, кто повинен в подобном, заслуживают смерти, они не только именно так и поступают, но и одобряют когда и другие ведут себя так же.

– Моя сестра не такая, – говоришь ты. – Она любит меня и отнюдь не глупа.

– Это хорошо, – говорит проповедник. – Потому что сказано: если ты осуждаешь этих людей, то нет тебе оправдания, ибо когда ты осуждаешь кого-то, то осуждаешь так же и самого себя.

– Я никого не осуждаю, – говоришь ты.

– Верно, – кивает он. – Здесь мы можем только горевать, но знай: горести воспитывают долготерпение, долготерпение испытывает характер, а закаленный характер рождает надежду.

– К черту надежду, – говоришь ты, и проповедник, сверкая пьяными глазами, грозит тебе пальцем.

Помнишь, что говорил тебе твой психоаналитик? Да. Психология – суть инквизиции нашего века. Интересно, что скажет тебе проповедник о своей религии, или он уже слишком пьян, чтобы говорить об этом? Нет, лучше довериться Минздраву и принять еще пару таблеток…

* * *

Аэрокэб отрывается от земли. Ты сидишь с официанткой на заднем сиденье, и она спрашивает тебя, почему ты не купишь себе машину.

– У меня нет водительских прав, – говоришь ты.

– А почему у тебя нет прав?

– Пациентам «Ексодуса» после выписки запрещается садиться за руль в течение пяти лет.

– Да ладно! – говорит официантка. – Твой отец живет в Акриде и не может сделать тебе права? Не поверю!

– Как хочешь, – говоришь ты, а Майк оборачивается к тебе с переднего сиденья и говорит: «Похоже, эта девочка решила выйти за тебя замуж, дружище!» – Еще чего.

– Ты это о чем? – спрашивает официантка.

– О тебе, – говоришь ты и слышишь, как Майк смеется на переднем сиденье. Майк, которого нет, но тем не менее есть. Значит, «Ексодус» не помог. Не мог помочь, потому что все это у тебя в голове и никакие наркотики здесь ни при чем.

«Вот это верно, брат!» – говорит Майк и снова смеется. Ты расплачиваешься с таксистом. Официантка хозяйничает в твоем номере. Достает из холодильника пиво, сбрасывает с кровати оставленную с утра одежду, вертит задницей, повышая громкость радиоприемника:

Заряжайте ружья и собирайте друзей,

Это весело – проигрывать и притворяться,

Ей слишком скучно, она самоуверенна,

Но нет, я знаю одно грязное словечко.

Привет, привет, привет, насколько несчастна?

Привет, привет, привет!

С выключенным светом все не так опасно.

Вот мы и здесь, развлекай нас.

Я чувствую себя глупым и заразным.

Вот мы и здесь, развлекай нас.

Мулат.

Альбинос.

Комар.

Мое либидо.

Да! Да! Да!

– Да! – больше выкрикивает, нежели подпевает официантка и отстреливает в тебя свой лифчик.

И я забыл, зачем я пробую это…

А, да, кажется, это заставляет меня улыбаться,

Я считал это невозможным, считал, что это сложно найти,

Ну ладно, в любом случае, не обращайте внимания…

И снова этот припев! И снова крики официантки… А потом, когда вы лежите в постели, она рассказывает тебе, что иногда с ней такое бывает – оргазм приходит за оргазмом, и она ничего не может с этим поделать.

– Просто как кролик какой-то! – смеется она, но ты не слушаешь ее. Ты слушаешь радио, потому что то, что там играют, более удобоваримо, нежели то словодрочество, которое изливает на тебя официантка.

Проснись! (Проснись!)

Макияж чуть-чуть поправь, схватив кисть!

Шрамы после встряски – скрой их!

Почему должна ты оставлять ключи на столе?

Твой выход – создать очередную байку о себе…

Официантка сидит на тебе и демонстративно загибает пальцы, считая количество оргазмов, которые она могла бы испытать с тобой, как с кем-то там еще…

Я не думаю, что ты веришь

В мой самооправданный суицид,

Я плачу, когда ангелы заслуживают смерти.

Отец, Отец, Отец, Отец, Отец,

В твои руки я кладу свою душу,

Отец, в твои руки…

Почему же ты покинул меня?

В твоих глазах покинул меня?

В твоих мыслях покинул меня?

В твоем сердце покинул меня…

* * *

Сядь за стол. Шарманка скрыта старой кожей небольшого чемодана. С тех пор, как ты вернулся из Акрида, ты еще ни разу не открывал этот проклятый чемодан. Какого черта должно что-то меняться сейчас? Официантка стонет во сне.