Шарманщик - Виталий Вавикин

Lasciate ogni speranza voi ch’entrate

Оставьте всякую надежду вы, входящие сюда.

Данте Алигьери

«Божественная комедия» («Ад», песнь 3)

Нет ни одного праведника, ни единого! Никто не обладает пониманием. Никто не ищет Бога. Все отошли от истины, никто ни к чему не пригоден. Никто не делает добра. Никто, ни один человек!

Уста их подобны открытым могилам. Языком они пользуются, чтобы разносить ложь.

Яд змеиный у них на губах.

Уста их наполнены злословием и горечью.

Им ничего не стоит совершить убийство. Куда ни пойдут они, несут с собой разрушение и горе, и неведомы им пути мирные.

Нет в них страха и почтения к Богу.

Псалтирь 13:1–3; 5:10; 139:3; 9:28; 59:7–8; 35:2;

Исайя 59:7–8

И умерла Муза.

Мы убили ее… Нет. Это ты убил ее. И кровь эта на твоих руках…

Теперь слушай – ветер свистит за окном, гуляя по снежным вершинам. Мириады мельчайших снежинок взмывают ввысь, подчиняясь воздушным потокам. Холодно. Клубы пара вырываются из твоих легких, наполняя атмосферу капельками теплоты. Но холод повсюду: в каждом закоулке, в каждой щелочке, в каждом сердце. И мысли искрятся и переливаются кристаллами этой вечной мерзлоты…

А ты сидишь за столом и куришь. Здесь, в горах, среди промерзшей древесины, на пути к вершине. Сколько людей пыталось покорить ее? Сколько из них повернуло назад, а сколько дошло до конца? Но ты не повернешь. Тебя внизу ничто не ждет. И нет сожалений и грусти. Лишь только тупая немота во всем теле. И чувство такое, словно ты висишь над бездонной пропастью, уцепившись рукой за каменный выступ, и силы покидают тебя…

Сними пакет со спинки стула. Замерзший полиэтилен хрустит, словно ломается тонкий лед. Холодная сталь обжигает пальцы. Куда ты отправишься после? Уже неважно. Главное – не остаться здесь, в этом мире…

И как-то вдруг тихо до тошноты. И кажется, еще мгновение – и ты услышишь, как проворачиваются скрипучие шестерни времени. Но ты не слышишь их… Лишь где-то далеко играет пианино, как в немом кино, где через мгновение пойдут роли. И твоя жизнь станет лишь строчкой – фамилией в этом бесконечном списке… Стоп! Нажми на паузу. Сейчас самое время отмотать ленту назад и показать опоздавшим зрителям то, что было до этого.

Итак: «До того, как умерла Муза».

Порывистый ветер раскачивает кабинку подъемника, которая ползет по канатно-подвесной дороге. Слышишь металлический скрежет? Это проржавевшие швы и соединения скрипят своей старостью. Снег бьет в грязные стекла. Подъем кажется вечностью…

Снежные бураны – вот настоящая беда этого горнолыжного курорта. Бураны и престиж, которого здесь никогда не было и не будет. Лишь только горы. И если ты любишь их, то они везде одинаковы – далекие и чарующие своей недосягаемостью. С престижем всегда все намного сложнее. Да. Ветра и сырость в горах и в жизни – повсюду. Всегда. И это очень важно для кого-то. Мать их!

Не пытайся искать поводы для конфликта. Их попросту нет, как нет ответов на непоставленные вопросы. Все относительно. Абсолютно все. Достань из кармана пару таблеток. Минздрав обещает: антидепрессанты помогут. Но они не помогают. Жирный смотрит на тебя и осудительно качает головой.

– Как можно быть несчастным в этом мире? – спрашивает он.

– Хочешь конфетку? – спрашиваешь ты, протягивая ему тюбик с антидепрессантами.

Он трясет головой и вместе с ней трясется его уродливый тройной подбородок.

– Сколько тебе лет, Батон? – спрашиваешь ты.

– Тридцать пять, – отвечает он.

Ты сравниваешь свой и его возраст – всего лишь восемь лет разницы.

– Когда мы воевали с Сересом, – говоришь ты, – тебе нужно было записаться добровольцем.

Он молчит. Всегда молчит. Жирный ублюдок! И ни Минздрав, ни психоаналитик не поможет. Только ты и твои воспоминания, которые никому не нужны. Идеалы, которых нет. Война, о которой никто не помнит. Азиатская девочка лет тринадцати смотрит на тебя пустыми глазницами. Кто-нибудь знает, как ее зовут? Кто-нибудь знает, как зовут тебя? Кто-нибудь скажет, куда нанести удар, чтобы прекратить все это одним точным попаданием ракеты? И уже неважно, в кого стрелять. Виновны все. Невинны все.

– Нужно похоронить ее, – говоришь ты.

– Кого? – спрашивает жирный.

Ты смотришь на него, но видишь девочку без глаз. Худенькую, маленькую…

– Не нужно ненавидеть меня за то, чего я не делал, – говорит жирный.

– Не нужно любить себя за то, что делал ты, – говорит девочка без глаз, разлепляя синие губы.

– Знаешь, Батон, – говоришь ты, – когда-нибудь мы все сдохнем.

И мертвые друзья кивают тебе, соглашаясь с этим. И один из них поет:

У сержанта Клегга деревянная нога.

Он выиграл этот трофей на войне, в 1944.

У сержанта Клегга также есть медаль.

Оранжево-красно-синяя.

Он нашел ее в зоопарке.

Дорогая, дорогая, они и вправду печалятся обо мне?

Дорогая, дорогая, они и вправду посмеются надо мной?

Миссис Клегг, вы должны гордиться им.

Миссис Клегг, еще глоток джина?

Сержант Клегг шел под зонтом в дождь.

Он никогда не станет таким, как прежде.

Некого винить.

Сержант Клегг получил медаль во сне.

Из рук Ее Королевского Величества.

Его сапоги были натерты до блеска.

Миссис Клегг, вы должны гордиться им.

Миссис Клегг, еще глоток джина?

…

Чертова жизнь!

– Ян, очнись! – говорит жирный, пытаясь поднять тебя на ноги.

Тюбик с таблетками падает на пол. Что они подсыпают в них? Или же это все в твоей голове?

– Тебе за это платили, – говорит жирный.

– За что? – спрашиваешь ты, а он смотрит на тебя и не понимает, о чем ты.

* * *

Сними лыжи. Переобуйся. Спешить некуда. В раздевалке тепло и тихо. Ты слышишь, как шелестят вентиляторы электрического отопления, чувствуешь запах бетона. Думать ни о чем не хочется. Голова превратилась в пустой чан, по которому стукнули чем-то железным, и теперь ты обречен слушать это бесконечное эхо своего прошлого. Глаза закрываются, словно желают заглянуть в себя, а когда ты пытаешься держать их открытыми, окружающие тебя стены и пол начинают вздрагивать, уплывая куда-то далеко по бесконечной кроваво-красной реке. Сядь на деревянную скамейку. Прижмись спиной к стене. Все это какой-то чудовищный сон, в котором реальности уже нет, а сновидения все еще далеки. Есть лишь запах бетона да эхо воспоминаний, плывущее по несуществующей реке. Ты стоишь в ней, и вода уже скрывает твои колени, пояс, грудь, шею… Кровавая вода заполняет легкие и, просачиваясь сквозь поры, стекает по коже крупными каплями пота. Постарайся не дышать, не смотреть, не слушать…