Гарретт направляется к туалету, но в этот момент продавец кричит:

– Чтобы пойти в сортир, нужно что-нибудь купить!

И когда Гарретт закрывает за собой дверь, мы с Келтоном подходим к полкам, чтобы что-то выбрать и заодно скрыться из поля обзора продавца.

Я кладу глаз на пакет орешков. Подходя к прилавку, внимательно рассматриваю продавца. Тот выглядит изможденным, под глазами набухли землистые круги. Глядя на нас, он подсчитывает стоимость того, что мы берем.

– Я вас здесь никогда раньше не видела, – говорю я, пока он занимается покупками.

– Я здесь новенький, – отвечает он, холодно оглядывая меня.

– Давно пробка на шоссе? – спрашиваю я, чтобы поменять тему.

Продавец почесывается.

– С ночи, – отвечает он. – Тут была толпа покупателей. Некоторые – нормальные, а кое-кто думал, что может взять все просто так.

– Почему же вы не вызвали копов? – продолжаю я.

Продавец хрипло усмехается:

– А вы что, не слышали? Тут ни до чего не дозвонишься. Номер девятьсот одиннадцать вырубился еще вчера вечером.

Продолжая заниматься нашими покупками, он вновь усмехается, словно все это очень забавно. Наконец произносит:

– Сорок долларов.

Я думаю, что он шутит, но потом понимаю – он серьезен.

– Экономика свободного рынка, – говорит он. – Закон спроса и предложения. Нынче спрос намного превышает предложение.

И, наклонившись вперед, повторяет:

– Как я сказал, сорок долларов.

Сзади с шоколадным батончиком подходит Келтон, который не слышал нашего с продавцом разговора. И тогда я замечаю, что касса разбита и зияет пустыми внутренностями. К тому же на этом как бы продавце не надета ужасная желтая рубашка, которую здесь обычно носят продавцы. И чем больше я стараюсь понять, что происходит, тем меньше мне этого хочется.

Из туалета показывается Гарретт. Я вырываю шоколадный батончик из рук Келтона, бросаю его на прилавок, хватаю брата за руку и тащу к выходу, надеясь, что, ошеломленный моим напором, он не станет сопротивляться. Один за другим мы выбегаем из магазина.

– А кто заплатит за этот долбаный сортир? – орет позади нас продавец, но нас уже нет.

Я прыгаю на велосипед, и мы уносимся прочь, я – впереди, остальные – за мной. Через несколько сотен метров я останавливаюсь и смотрю – нет ли погони. Келтон с Гарреттом догоняют меня и останавливаются.

– Что происходит? – спрашивает Келтон.

Я не отвечаю. Не потому, что не хочу, а потому, что детали не имеют значения.

Поворачиваюсь к Келтону и говорю:

– Этот твой пистолет – он у тебя в рюкзаке, так?

– Да…

– И ты умеешь им пользоваться?

– Да, конечно, черт возьми.

Я лезу в боковой карман собственного рюкзака и вытаскиваю патроны. Магазин, как называет эту штуку Келтон. Смотрю на него, полная сомнений. Этот магазин – воплощение всего самого ужасного, что есть в этом мире. Но мир со вчерашнего дня изменился. Поэтому я сую патроны в руку Келтона и начинаю изо всех сил крутить педали, чтобы не видеть, как он вставляет магазин в рукоятку пистолета.

Когда Агата, еще в шестидесятые годы, впервые села за руль автомобиля, она твердо усвоила правило: расстояние между твоей машиной и машиной спереди должно составлять длину корпуса автомобиля на каждые десять миль в час твоей скорости. Десять миль в час – один корпус, двадцать миль в час – два корпуса и так далее. Таким образом, тебе всегда хватит времени, чтобы воспользоваться тормозами.

Но, когда никто никуда не едет, можно стоять бампер в бампер.

Пробка.

А может, что и похуже.

Поначалу это были обычные для часа пик остановки, заканчивавшиеся медленным продвижением вперед – к новой остановке, но в этот вторник все выглядит иначе. Воздух настолько густой, что может развиться клаустрофобия; это ощущается и в том, как сгрудились машины – более тесно, чем обычно. Настолько тесно, что заняли даже шестую полосу, которая раньше была обочиной. Но там они тоже стоят.

Агата покинула свою квартиру незадолго до пяти утра, надеясь избежать заторов на дороге в Гендерсон, что в штате Невада, где она собиралась пережить кризис в компании дочери и ее детей. Но, похоже, она была не единственная, кому в голову пришел подобный план.

Она смотрит на противоположную сторону шоссе. Тамошние водители находятся в таком же безвыходном положении, а может быть, даже и в худшем, поскольку в их ряды втиснулись машины, направлявшиеся в обратную сторону – то, чего Агата раньше никогда не видела. Очевидно, увидев пробку, люди пытались развернуться и застряли в потоке задом наперед. Тот, кто пренебрегает правилом «тише едешь, дальше будешь», чаще всего и является причиной затора.

Агата оглядывает то, что находится поблизости. Какой-то нетерпеливый мотоциклист на «Харлее» пробирается через пробку, словно иголка, за которой тащится нитка. Семья в минивэне. Ремонтный грузовик, которому вряд ли удастся скоро добраться до места, где случилась авария. Агата, чтобы убить время, размышляет о людях вокруг себя, о том, каковы их обстоятельства. Кто они такие, откуда и куда едут? Понятно, водяной кризис – это очень плохо, но не все же эти люди уверились в том, что нужно спасаться на более плодородных пастбищах и иного выхода нет!

Агата смотрит на приборную доску. Там прикреплена черно-белая фотография, где она изображена со своим мужем. Будь он жив, принялся бы сейчас буянить и орать.

Несколько десятков лет супруги держали ломбард, где Агата вела дела с клиентами – ей, с ее выдержкой, это подходило больше. Когда-то родители дали ей греческое имя Агата, что значит «добрая», и она всегда старалась соответствовать этому имени, отдавая свое сердцу любому, кто нуждался в ее участии – редкое качество в ломбардном бизнесе. Но такой уж она была – лучом света в печальных обстоятельствах. Тем не менее сейчас, когда перед ней простирались бесконечные колонны умерших автомобилей, она жалеет, что родители не назвали ее Сабирой, что по-арабски означает «терпение».

В неподвижности проходит еще полчаса. Никто не двигается ни на дюйм. Люди начинают беспокоиться, встают на крыши своих машин, словно сурикаты, пытаются понять, что происходит на дороге. Какой-то мужчина с сыном идут мимо машины Агаты, и она опускает боковое стекло.

– Решили размяться? – спрашивает она.

Отец одаривает Агату слабой улыбкой:

– Хотим посмотреть, что там и как. Может, кто впереди знает, отчего мы все зависли.

Оттого, что кое-кто из попавших в ловушку людей не сидит, сложа руки, Агата вдруг чувствует себя повеселее. Все могло бы быть и хуже. Дети начинают играть в салки и бегают между машинами, в то время как их родители раскладывают на капотах своих автомобилей игральные карты. Все это заставляет Агату подумать о дочери. Та всегда беспокоится, когда мать совершает долгое путешествие в Неваду. Сейчас же она вряд ли доберется туда до темноты.