Мне лично ближе слово «безвозмездно» – значит «без возмездия», в том смысле, что человеку не будет никакого наказания за подарки судьбы. Однако этого слова экстрасенсы, похоже, не знают.

– Вы меня на улице подождите, я вынесу копии, – сказала уборщица. – И лучше стойте за углом, чтобы охрана не заметила.

На улице крупными хлопьями падал снег. Я набрала номер Никиты, он ответил только после десятого гудка.

– Как же мне хреново, – простонал Нащекин – а тут еще ты трезвонишь!

– Кончай пить, дело есть. Бери тысячу долларов и дуй в соцзащиту.

В трубке послышались шорох, скрип, звон упавшей посуды, затем Никита спросил:

– Зачем тебе штука баксов?

– В соцзащите я нашла информатора, эта дама запросила деньги за документы. Приезжай быстрей, она ждать не будет!

– Господи, как раскалывается голова! – прохрипел Нащекин. – Насчет денег – это надо у Алки спросить, она распоряжается нашим бюджетом.

Я обозлилась. Все мои усилия могут пойти коту под хвост из-за подкаблучника! Ясно же, что Алка не даст на мое расследование ни цента!

– Слушай, Нащекин, а в туалет ты сам ходишь? Или мамочка за ручку отводит? Ты, вообще, мужик или кто? Хочешь вытащить своего сына из детского дома?

– Хочу, но с этим столько проблем…

– Нащекин, марш за деньгами! И запомни: если какие-то проблемы можно решить с помощью денег, то это не проблемы, а расходы.

Я люблю работать по ночам. Считается, что ночью к журналистам приходит Муза и нашептывает им на ухо готовые фразы, стилистически выверенные и с уже расставленными знаками препинания.

Если дать мне волю, я потихоньку сползаю на ночной ритм жизни: пишу до шести утра, затем ложусь спать, просыпаюсь к тому времени, когда нормальные люди полдничают, и в результате полностью выпадаю из социума. Дошло до того, что однажды я неделю жила без воды на кухне, потому что не могла вызвать слесаря починить кран. Когда в пять вечера я набрала номер диспетчерской, мне сердито ответили:

– Звоните завтра в восемь утра, примем заявку.

Но в восемь утра я видела первый сон, поэтому позвонила в конце рабочего дня и снова услышала:

– Звоните завтра в восемь утра, примем заявку.

– Послушайте, – возмутилась я, – почему вы не можете принять заявку сейчас? На завтра?

– А вы почему не можете позвонить завтра с утра? – парировала диспетчер.

– Утром меня не будет дома, – соврала я.

– Если вас не будет дома, как же слесарь попадет в вашу квартиру? В окно влетит, что ли?

– К его приходу я вернусь. Вы же назовете точное время, когда он придет?

– Девушка, не морочьте мне голову! – отрезала собеседница. – Сантехника ждут весь день, как праздник!

Я нашла выход: вообще не ложилась спать, утром вызвала водопроводчика, дождалась его прихода, оставшиеся сутки тупо слонялась по квартире, клевала носом перед телевизором и отправилась в постель в девять вечера, как первоклассница. Я вернулась к нормальному ритму жизни, и что же? Выяснилось, что при некоторой тренировке Муза может отлично прилетать и днем. Статья, написанная при дневном свете, на поверку оказывается ничуть не хуже той, которая творилась при искусственном освещении.

В общем, с ночными посиделками я завязала. Однако сегодня пришлось сделать исключение. Пока Нащекины спали, я всю ночь не сомкнула глаз, изучая бумаги, которые раздобыла в соцзащите.

Надо признать, уборщица постаралась на совесть: ничего не перепутала, аккуратно отксерила все личные дела и подшила листы в скоросшиватель. Эх, если бы начальство знало о скрытых талантах поломойки, то, возможно, ей бы доверили что-нибудь посложнее швабры.

Под утро я лишь на несколько часов забылась тревожным сном, но проснулась бодрая и готовая действовать.

Алка возилась на кухне, нервно гремела вилками и переставляла тарелки на столе.

– Где Никита? – спросила я.

Она обернулась с таким видом, словно у нее руки чесались огреть меня половником по лбу, и процедила:

– В ванной.

Дверь в ванную была закрыта, слышался шум льющейся воды. Я осторожно поскреблась:

– Никита, ты там? Ты что делаешь?

Звук льющейся воды прекратился.

– Умываюсь, – отозвался Нащекин.

– Знаешь, – прокричала я в дверной косяк, – я всю ночь изучала документы и теперь нахожусь в некоторой растерянности! Информации много, но она какая-то разрозненная, требуется время, чтобы ее осмыслить, понимаешь? Единственное, что я знаю наверняка, – под подозрением все! У всех, кроме Ленки, отняли девочек! Эй, ты меня слышишь? Ты чего там затих?

– Слушай, Лютикова, – сказал из-за двери Никита, – можно мне спокойно посидеть в «уголке задумчивости»? У меня тут тоже накопилось кое-что со вчерашнего, надо осмыслить.

Я не могла ждать, меня так и распирало с кем-нибудь поделиться. За неимением лучшего собеседника я вернулась на кухню к Алке.

– Я предполагаю, – прямо с порога завела я, – что убийства Махнач и Прудниковой связаны с их профессиональной деятельностью, а конкретно – с изъятием детей из семьи. Их убила какая-то мать, у которой забрали ребенка.

– Ну, Лютикова, ты прямо гениальный детектив, – насмешливо протянула Алка. – Шерлок Холмс и доктор Ватсон в одном лице! Правильно, Алябьева – та самая мать, у которой забрали ребенка. Именно этой версии с самого начала и придерживалось следствие. Поразительно, что тебе понадобились всего сутки, чтобы докумекать! Какая сообразительность!

– Нет, Алка, у несчастной матери отняли не мальчика, а девочку.

В который раз я объяснила свою догадку насчет красных колготок и, отодвинув тарелки в сторону, разложила на столе личные дела.

– Смотри, что получается. За четыре месяца, что Махнач работала в должности инспектора, она отобрала детей у четырех матерей. Первая – Корягина Анна Николаевна, в ноябре прошлого года у нее забрали шестилетнюю дочь Свету. Потом в декабре у Бадмаевой Динары Дорджиевны изъяли дочь Полину, которой едва исполнился годик…

– У них что – план? – перебила Алка. – Раз в месяц обязательно надо лишить кого-нибудь родительских прав, иначе премию не выдадут?

– Очень может быть, – согласилась я, – потому что Новый год на график изъятия детей не повлиял. Обычно в январе деловая жизнь замирает, чиновники еще полмесяца приходят в себя после праздников, но тут четырнадцатого января, прямо в первый рабочий день, Махнач забрала из семьи Яичкиных двух девочек – Машу и Марину.

Кстати, это единственная полная семья, где есть и мать, и отец. И вот, наконец, в феврале отдел опеки и попечительства отобрал сына у Алябьевой Елены Сергеевны.