– Ты уж держись, дружище, ведь я-то рядом.

В другое время он просто сидел со мной и мурчал, и терся об меня. Вылизывал мне лицо, снова и снова. Он был моим якорем, связью с реальностью.

Его действительно будто Бог мне послал – и не только из-за его участия. О нем же нужно было заботиться, кормить. Пойти на кухню, открыть пакетик с едой, выложить в миску – мне были жизненно необходимы вот такие простые действия, они вытаскивали меня из кошмара. Спускаться с ним во двор я, конечно, не мог, но, когда я приоткрыл ему дверь, он выскочил и вернулся буквально через пару минут. Он явно не хотел оставлять меня одного.

Наутро мне стало полегче. Мы с Бобом поиграли часок или два, а после я даже немного почитал. Было трудно, но чтение занимало мои мысли. Я читал одну документальную книгу о том, как морские пехотинцы спасали собак в Афганистане.

Приятно было думать, что у кого-то такое интересное и благородное занятие.

Однако после полудня второго дня симптомы стали просто невыносимыми. Хуже всего оказались физические проявления – мои ноги стали бить воздух и дергаться совершенно помимо моей воли. Я так пинался, что даже напугал Боба. Он покосился на меня весьма странно, но все-таки не ушел.

Та ночь была самой худшей. Телевизор смотреть я не мог: любой свет и шум раздражали меня. Мысли путались, о чем я только ни думал.

Меня то бросало в жар, словно я горел адским огнем, то меня охватывал ледяной холод. Я то обливался потом, то вдруг меня начинало колотить от холода. И все время, все время я брыкался, как лошадь.

Казалось, это состояние никогда не пройдет.

Я понял, отчего так много людей не в состоянии избавиться от наркозависимости. Я видел – и даже ощущал запах – парков и переходов, где проводил ночи, хостелов, где я натурально боялся за свою жизнь, я наяву видел страшные, мерзкие вещи, которые совершал в поисках дозы. Я с предельной ясностью видел, как наркотики разрушили мою жизнь.

Не стану отрицать – бывали и моменты слабости. Но мысли о том, чтобы ввести дозу и все прекратить, я гнал от себя подальше. Я должен быть сильным! Надо пережить это все: и судороги, и понос, и рвоту, и боль, и жар, и озноб.

Вторая ночь длилась вечно. Часы, похоже, вращали стрелки назад. Тьма окутывала меня все сильнее, и сквозь нее не могли пробиться даже тоненькие ранние лучики солнца. Это был ужас.

Но у меня было и секретное оружие – Боб.

В какой-то момент я попытался застыть, замереть, вел себя тихо, насколько это было возможно. Я хотел закрыться от всего мира, как вдруг почувствовал, что Боб дерет мою ногу когтями – это было больно!

– Что ты делаешь?!

Я так заорал, что он даже подпрыгнул.

А меня мгновенно охватило чувство вины. Ведь Боб, видя, что я лежу такой вот бездвижный, решил проверить, не умер ли я, – он просто боялся за мою жизнь!

И вот наконец – хилый, слабенький серый свет пробился в окошко. Утро пришло. Я вытащил себя из постели. Было почти восемь утра. Моя клиника работает с девяти. Ждать было дальше уже нельзя.

Попасть в это время суток на автобус из Тоттенхэма до Кэмдена – всегда подвиг. Сегодня это был подвиг втройне. Народ косился на меня, как на душевнобольного. Вероятно, я выглядел более чем отвратно. Но мне было все равно. Все, что мне нужно было, – добраться до клиники.

Я прибыл около девяти, но приемная была уже наполовину забита народом. Парочка ожидающих выглядела точь-в-точь, как и я. Тоже, наверное, переживали свои «сорок восемь часов».

– Привет, Джеймс! Ну что, как себя чувствуем? – спросил наконец врач-консультант, входя в кабинет.

– Да как-то не очень.

– Но ты – молодец! Ты продержался два дня. Это отлично. Это огромный, великий шаг, Джеймс, – сказал он.

Он осмотрел меня, попросил сдать анализ, затем дал мне таблетку субутекса и выписал новый рецепт.

– Все по плану, парень, – улыбнулся мой врач. – Худшее уже позади. Теперь будет только лучше – до тех пор, пока болезнь не уйдет совсем.

К тому времени, когда я добрался до дома, я чувствовал себя полностью обновленным. Мир казался ярче и симпатичнее. Я видел, я слышал, я чувствовал ароматы гораздо четче. Цвета стали ярче. Звуки яснее. Странно, но теперь я действительно ощущал себя более «живым», чем когда-либо!

По дороге я прикупил Бобу пару пакетиков «Шеба» с какими-то новыми вкусами. Еще я купил ему мышку-игрушку.

Придя домой, я его просто затискал.

– Мы победили, дружище! – повторял я. – Мы победили.

Это было колоссальное чувство – я смог! Следующие несколько дней я словно бы возрождался для новой жизни: менялось все – и здоровье мое, и жизнь. Как будто кто-то отдернул занавески, и в мою жизнь полился яркий солнечный свет.

И я даже знал, кто был этот «кто-то». Конечно, мой удивительный кот Боб.

То, что мы с Бобом вместе прошли через весь этот ужас, сплотило нас еще больше. Несколько последующих дней Боб ходил за мной как приклеенный, следил, как медбрат, не случилось бы со мной чего-нибудь снова.

Но теперь все. Опасность уже миновала.

Я отпраздновал свою победу генеральной уборкой. Мы с Бобом удлинили себе рабочий день и в итоге купили немного краски, пару диванных подушек и эстампы на стену.

В комиссионном мебельном магазине в Тоттенхэме я купил чудесный диван. Старый совсем уж пришел в негодность, и не в последнюю очередь потому, что Боб обожал драть об него когти. С появлением у нас новой мебели Боб получил строжайший запрет ее портить.

Я уже готовился к следующему Рождеству – я и Боб, милейшая такая компания, но все вышло не так, как я ожидал.

В начале ноября 2008 года я получил письмо, доставленное авиапочтой из Тасмании, австралийского штата.

Это было письмо от мамы.

Дорогой Джеймс!

Как ты? Я так давно о тебе ничего не слышала. Я переехала в новый дом, теперь живу в Тасмании, мне нравится. Это маленькая ферма в самой глуши, рядом река, города – далеко. Если я заплачу за билет до Австралии и обратно – может быть, ты приехал бы меня навестить? Остался бы на рождественские каникулы. Или в Мельбурн, может быть, съездишь, повидаешься с крестными. Вы всегда так здорово ладили.

Дай мне знать.

Я люблю тебя.

Мама

В прошлом я бы вышвырнул это письмо в помойку. Я был слишком горд и упрям, чтобы принять помощь близких. Но теперь-то я изменился. Я решил обдумать мамино предложение.

Принять решение оказалось непросто. Тысячи «за» и «против».